Роман Мережук - Солнценосец

- Да, Ваше Святейшество.

Они зашли в покои Иноккия через тайный ход. Шэддоу помог старику снять испачканные одежды и усадил в кресло. Архигэллиот почти сразу начал клевать носом.

В дверь постучали. Шэддоу открыл дверь и увидел Кальвино, мастера-бальзамировщика.

- Солнцеликий сейчас не может вас принять, зайдите завтра.

- Но дело касается нового заказа... Я должен знать, на какие сроки могу рассчитывать, - пробасил бальзамировщик. - Какого цвета лак использовать, какую форму придать конечностям. Руки, они та же глина - из них можно сотворить шедевр. А завтра... Завтра товар испортится. Нет, господин, мне нужно многое уточнить!

- Удивите его, мастер Кальвино. Только сделайте работу качественно, архигэллиот не любит, когда его разочаровывают.

Мастер Кальвино пробовал возражать, но вскоре сдался. Он знал, что спорить с такими людьми, как Шэддоу опасно.

Глава инквизиции тихо затворил дверь. Он знал, почему Иноккий показал ему кровавую сцену с беднягой сапожником. Трон под ним качался, в такие времена нужны надежные люди и жесткие меры. Если он не выполнит приказ, не доставит нужного ему человека, архигэллиот украсит кистями инквизитора свою коллекцию.

Он отчалит сегодня. Только перекусит апельсиновым пирогом. Верный пес служит лучше, если ему бросить кость.

***

Петручо проснулся от звона бубенцов. Пять медных глашатаев перерезали горло сну, выбросили убаюканное сознание в огромный серый мир без красок.

Он наскоро оделся, начал вслепую искать тапки. Колокольчики надрывались. Они звали, требовали, кричали. Господин хотел его видеть. Немедленно.

Петручо прошлепал в коридор босяком, зябко ежась от прикосновений ледяных каменных плит. Юноша почесал копну густых волос и раскрыл рот в зевке.

Что ему снилось? Мария. Ему всегда виделась Мария. Ее светлые волосы, ее глаза цвета аметиста. Он уже не помнил черты лица, только ее смех иногда слышался в грезах. Задорный, веселый, игривый.

Юноша свернул за угол и чуть не стукнулся лбом о статую. Осенил себя святым знаком.

Сколько ему тогда было? Лет восемь, может меньше. Ей больше. Ненамного, но все же. Тогда он еще не понимал, что чувствует, но догадывался. Если бы он мог вернуть прошлое не только во сне... Как же много накопилось слов, а сказать уже некому.

Кто-то тонко пискнул. Звук донесся со стороны центральной лестницы. Петручо затаил дыхание.

- Отпусти меня!

- Ты забыл волшебное слово, малек, - шикнули в темноте. - Проси прощения... Ух!, Ах ты стервец! Кэн, держи его крепче. Кусаться вздумал?! Сейчас получишь по первое число!

Еще до того как осознал, что делает, Петручо прикрикнул:

- Ваши высочества, а не полагается ли вам сейчас набираться сил перед дневными лекциями? Не ждет ли вас теплая постель и девятый сон?

Он не ошибся. Малыша звали Ричардом. Ему заломил руки Кэн, сын лорда Бельгора Тауса, лорда Таусширского. А раздавал тумаки Альберто, принц Аргестийский. Мальчик пытался вырваться, но и не думал просить прощения. Он только тихо сопел, получая очередной тычок в бок.

- Чего тебе, служка, - шикнул Альберто. Принц ощупывал укушенную руку. - Иди себе куда шел. У нас с принцем Делийским серьезный разговор.

- И вы трое с удовольствием передадите, о чем шла речь, самому архигэллиоту, - медленно, с расстановкой, сказал Петручо. Сон как рукой сняло. Он забыл, что стоит в одной сорочке и не производит ровным счетом никакого грозного эффекта. Но это и не требовалось. Солнцеликий не тот человек, чьим именем можно пренебречь. - Так как, мне стоит доложить ему о вашей беседе, или же вы трое случайно столкнулись на лестнице? Скажем, когда хотели справить малую нужду в саду?

Альберто досадно поморщился. Петручо грубил, но делал это грамотно. Принц посмотрел на подельника и покачал головой. Кэн отпустил мальчика. Дик шмыгнул носом и потер ушибленные места. Мальчик стал возле Петручо и угрюмо смотрел на своих обидчиков.

Служка ободряюще похлопал мальчика по плечу и пожелал спокойной ночи. Сегодня его не тронут. Но отстанут ли? Петручо знал, что нет.

Когда он повернулся к принцам спиной, Альберто поцокал языком и с придыханием сказал:

- Хорошенько ублажи старичка, служка. Он ведь так любит своих мальчиков... Во всех местах.

Альберто и Кэн заулюлюкали и запели вслед Петручо похабные песенки.

Он стиснул зубы. Слова не ранят. Слова лишь ветер. Непослушный воздух, что вырвался из человеческого рта.

Архигэллиота оскопили в детстве, чтобы уберечь голос молодого хориста от огрубения. В Обители Веры никто не смел шутить про главу церкви. По крайней мере, прилюдно. Но Петручо знал - толки ведутся постоянно. И с каждым разом архигэллиоту приписывали все более тяжкие грехи.

Вначале он пробовал обелить его имя, говорил о доброте и святости Иноккия, но никто не верил.

Петручо забрали из дому в непогожий день. Была гроза, и шел ливень. Он так и не попрощался с Марией. А потом была пышущая жаром комната и раскаленный добела инструмент.

Всем наплевать, что Солнцеликий спас юношу от того, чего не смог избежать сам. Но только не Петручо.

Юноша отворил инкрустированную золотом дверь. Кое-как зажег свечу впотьмах. Иноккий, весь в поту, с очень бледным, словно у покойника лицом, сжался на кровати и массировал грудь.

- Мой мальчик, ты так долго шел ко мне, - прошептал старик. - Они опять снились мне. Клещи, залитые темной кровью. И запах, боги, я словно опять очутился там, на столе, привязанный и беззащитный. Клещи терзали плоть, смердело горелым мясом. Сердце, как оно колотится...

Петручо присел на край кровати и помассировал грудь старику.

- Успокойтесь, это сон, только сон.

Архигэллиот застонал и схватил его за руку.

- Я спас тебя, мой мальчик. Хотя мог и не делать этого. Мир порочен, скверна среди нас. Только самые достойные воспротивятся ей. Стань таким человеком. Стань таким же справедливым, как я. Стань лучше, чем я. Обещай мне.

- Я обещаю, - сказал Петручо.

Иноккий до боли сжал его руку. Колючие глаза архигэллиота буравили насквозь. Но Петручо не испытывал страха. Он верил, что старик не способен причинить ему зло. Поэтому он не отвел взгляд, и продолжал массировать грудь, пытаясь унять сердечную боль.

- Хорошо, - казалось, Иноккий убедился в том, что слова проникли в душу юноши и немного успокоился. - А теперь расскажи мне притчу из Книги Таинств.

- Какую, Ваше святейшество?

- Не важно. Главное, чтобы она была о достойном человеке. Таком же, как мы с тобой.

Глава 4

Доверие

Квази сплела сложный узор заклинания. На старом пепелище расцвел огненный тюльпан. Сырые дрова задымились, едкий запах проник в ноздри. Лотт чихнул, прикрыл лицо рукавом.

- Я опустошена, - грустно сказала неверная. - Ни одной частицы Силы внутри, ни одного заклятья на душе.