Михаил Шалаев - Владыка вод

Крючок заварил чаю с травами, выставил снедь. Застенчивый жадно пил чай, а к еде почти и не прикоснулся. Что-то творилось с ним неладное — в этом колдун был уверен. Осторожно, слово по слову, стал он выспрашивать — где двое других спутников, да далеко ли ходили. Не было рядом подозрительного Сметлива, и Верен коротко рассказал Крючку, зачем ходили они в Овчинку и что из этого вышло. А чего ждал от колдуна — совета, помощи или просто сочувствия — и сам не знал.

Однако колдун оказался тем самым человеком, который нужен был Верену. Выслушав, он покачал головой и сказал, что они стали исполнителями могучей воли. «Думаю, дело здесь даже не в Управителе диких нориков…» — «А в ком же?» Но Крючок вместо ответа попросил показать кольцо Генерала Гора.

Он долго разглядывал серебряный ободок, зачем-то сжимал его в кулаке и подносил к уху, будто прислушивался. Потом сказал:

— У этого кольца огромная Сила, и судьба его ждет непростая. Зачем и кому понадобилось оно внизу, среди людей — не постигаю. Впрочем, норики — слуги Владыки Вода… Нет, не буду гадать о том, что сильнее меня. А вот на твою дорогу можно прикинуть…

Колдун полез под потолок, где развешивал на просушку травы, и взял несколько стебельков ведуницы. Разломав их как попало, высыпал на ладонь Верену и велел сдуть на стол. Потом долго разглядывал травяной узор, хмуря брови и пришептывая. Верен ждал, замирая внутри. Наконец колдун заговорил:

— Не буду врать, все у тебя выпадает плохо. — Сердце у Верена сжалось. — Но… Как будто ведет тебя чья-то рука. Не вижу, добрая или злая, но могущественная.

Верен робко перебил:

— Так может, вернуться мне в город, пока не поздно?

Крючок пожал плечами:

— Может быть, уже поздно. — И еще раз вгляделся в травинки: — Нет, судьба твоя там, в Рыбаках. Ты выбрал путь страшный, но правильный. Как объяснить — не знаю…

Колдун предложил ему переночевать, и Верен согласился. Наутро Крючок дал ему в дорогу большой круглый хлеб, сушеного мяса и прочитал строчки из незнакомых стихов:

Верен горько усмехнулся: тоже, нашел храбреца. Он идет в Рыбаки просто потому, что не знает, что еще ему делать. И ушел.

Дорога радости стала дорогой скорби. Каждый день пути убивал его, находя разнообразные способы, чтобы сообщить об этом. На третий день пути к вечеру мучительно заныли колени, а на следующее утро он никак не мог разогнуть поясницу. Под тем самым дубом, где застал их ночной дождь, Верен нехотя грыз зачерствевший хлеб, и у него упал первый зуб: Верен неотвратимо становился тем же старым и не очень здоровым пьяницей, каким уходил в Овчинку. Незадолго до входа в Белолес-на-Костях он заметил, что некий багровый предмет назойливо лезет ему в глаза, и не сразу смог сообразить, что это его собственный нос.

Под впечатлением этого нового открытия и вошел он в Белолес, место безопасное, но на редкость неприятное. Он уже добрался до середины его, уже слышались за деревьями предсмертные хрипы, яростные крики и сиплый рев боевых труб, но Верен знал, что это безопасно и продолжал шагать, хотя вот это как раз для него было не просто опасно, а смертельно. Тут дорога разверзлась под ним, и почувствовал Верен, что летит в глубокий колодец, и успел по пути попрощаться с жизнью, но очутился вдруг на дне, не ощутив ни малейшего удара. Он поднял голову — светлое пятнышко было далеко-далеко вверху. «Не выбраться», — подумал Верен и стал нащупывать стенки руками. Но стенок… не было. Тогда он шагнул вперед и опять почувствовал, что летит вниз, и опять очутился на дне без всякого удара. «Э-э, тут что-то не то», — подумал Верен. И вдруг догадался: да это же Черный норик! Он закричал тогда в темноту колодца, как тогда, в Оголтелой Пади, а эхо гукало и гудело, забивая его слова:

— Черный норик, иди ко мне! Я тебя узнал!

Он прокричал так три или четыре раза, и темнота внезапно пропала, под ногами снова была дорога, а на обочине ее, на старом пеньке стоял норик с чуть крысиной, но без всякого добродушия мордочкой — напротив, выглядел он надменным и злобным. Черная шляпа была на нем, без всяких знаков отличия, поскольку Черный норик не признает власти Владыки Вода, и такого же цвета плащ. Он заговорил голосом одновременно писклявым и скрипучим, от которого свербило в ушах:

— Зачем ты зовешь меня, человек? Разве не знаешь, как опасно призывать Черного норика, если нет на то оснований? Берегись! Я хотел пошутить с тобою и отпустить, но теперь я сердит.

Верен терпеливо дослушал Черного норика до конца, понимая, что злить его не следует, ибо пакостник он великий и может выдумывать пакости без конца. Потом ответил спокойно:

— Тот, кто послал меня, просил передать тебе при встрече записку. Потому и позвал я тебя.

Черный норик, видимо, недовольный тем, что требуемое основание имеется, нехотя проворчал:

— Ну тогда передавай скорее, некогда мне…

Верен достал сложенный кусочек тонкой кожи, Черный норик взял его и развернул. Прочитав, он как будто даже обрадовался:

— Ага! Старый предатель задумал теперь помириться! Черный норик ему понадобился! Ну, постой… — он достал из кармана крохотный черный грифель и стал торопливо выводить на оборотной стороне кожи какие-то знаки. Потом отдал записку обратно Верену: — На, отнеси тому, кто тебя послал. И передай от меня наилучшие пожелания и горячий привет! — Черному норику было весело. Он спрыгнул с пенька, метнулся к корням и пропал, как не было его у дороги. Верен развернул записку, посмотрел: нет, в этих черных закорючках никак не разобраться.

Он миновал Белолес-на-Костях и к вечеру, уже в потемках, набрел на тот сарай, где провели они со Сметливом и Смелом первую ночь дальнего их пути. Верен завалился спать на соломе не разводя огня, и под утро совсем замерз, так что пустился в дорогу чуть свет. Примерно к обеду он вышел из леса, и вдохнул морской воздух, и увидел скалу, с которой началось их странствие. Страшной болью защемило сердце, пусто стало под ним и безнадежно. Так вернулся Верен в Рыбаки, и оставалось доделать лишь кое-какие мелочи — впрочем, он был почти уверен теперь, что бесполезные.

Дома было пыльно, грязно, пахло запустением. Норики, обидевшись, что про них забыли, опрокинули молочное блюдце у своей норки. Верен посмотрев на все на это, скинул с плеч дорожный мешок и отправился к Дюжу. Невмоготу было сидеть сейчас дома одному.

У Дюжа было немноголюдно, но хозяин выглядел озабоченным: скоро осенняя торговля, а значит самое урожайное время. Только налив Верену вторую кружку, он спохватился:

— Эй, Верен, а что тебя не было так долго? В город ездил?