Александр Ильванин - Клуб любителей фантастики, 2007

— Ну, тебе виднее, — пожимаю плечами я, — только потом, чур, не жаловаться.

— Н-не б-буду, — улыбается Лёвка и включает аппарат в сеть. — Н-начали?

Негромко бормочет радио, бросается кадрами прямого эфира телевизор. Один за другим закрываются цветные сектора, одну за другой отставляем в сторону коробки с цветными элементами. Привычно стучит по кнопкам прибора Лёвка.

— Н-ну-ка, — отвлекается он от аппарата, — п-погромче сделай.

«На одной из центральных улиц города, — кричит в микрофон растрепанная тележурналистка, — группа противников реформы удерживает на площади более четырех сотен аппаратов Ж-136…»

— Эт-то они т-так жук-ков называют? — усмехается Лёвка.

«За моей спиной, — продолжает тем временем репортерша, — силы правопорядка пытаются восстановить движение аппаратов к экранам, расположенным в западной части города».

— Т-ты гл-ляди! — подскакивает с табурета Лёвка. — Наш д-дом показывают!

И точно, за спиной журналистки отчетливо вырисовывается зелёная махина здания номер 46 по Малой Столярной — наша с Лёвкой многоэтажка.

Выходим на балкон. Внизу бурлит и беснуется толпа людей в странных радужных плащах с капюшонами.

— П-прямо как п-парад г-голубых в Г-голландии, — хмыкает Лёвка.

Люди, прячущие под радужными капюшонами лица, обнесли квадрат площади самодельной стеной из мешков с песком. Запертые внутри квадрата жуки старательно гребут лапками, лезут на мешки, но, сбитые ловким ударом очередного «радужника», вновь падают внутрь импровизированной вольеры.

«В связи с данными обстоятельствами, — орет из комнаты телевизор, — руководством программы принято решение отложить срок закрытия экранов до момента освобождения захваченных в зеленом районе аппаратов».

— С-слыхал, — кивает на телевизор Лёвка, — к-кажись, н-нам с тоб-бой п-передышку дают. П-пошли, п-посмоот-рим.

Спускаться вниз, к радужным повстанцам, нет ни малейшего желания, но переспорить Лёвку невозможно.

За воротами двора снуют журналисты, выбирают местечко получше операторы, что-то скандируют и тычут в камеры транспарантами «радужные».

— Ну иди, ну иди же! — доносится из переулка плаксивый голос. Мы с Лёвкой переглядываемся и сворачиваем за угол. Там, на узеньком тротуаре, кружит фиолетовый жук. У титановой твари явно что-то не в порядке с программой — жук меланхолично ходит по кругу, даже не пытаясь хоть немного продвинуться в сторону запада. Над жуком склонился растрепанный русоволосый парень лет двадцати.

— Ну, солнышко, ну, маленький, ну, пожалуйста, иди, — подталкивает жука он. Жук опрокидывается, какое-то время беспомощно сучит лапками, а перевернувшись, вновь начинает кружить на месте. — Дрянь бездушная! — визжит сквозь наворачивающиеся слезы парень. — Иди! Иди же, мать твою!.. Аааааа!!! — парень суетливо оглядывается по сторонам, видит нас с Лёвкой, досадливо сплёвывает, подхватывает с земли всё еще перебирающего лапками жука и длинными, размашистыми шагами устремляется в сторону ворот. Не успевает он пройти и двадцати метров, как из-под плаща разносится писк предупредительного сигнала. Через секунду словно из-под земли перед парнем вырастают два стража порядка: первый коротким рубящим движением выбивает из рук бедолаги жука, а второй без особых церемоний заезжает несчастному дубинкой по тощей, похожей на цыплячью, шее. Парень тяжело оседает на асфальт. В пяти метрах от него на земле продолжает кружить блестящий фиолетовый жук.

— Пойдём, время тикает, — тяну из переулка Лёвку. — Нам еще элементы подбирать.

— Угу, — о чём-то задумавшись, буркает Лёвка и, прихрамывая, бредёт за мной.

За воротами тем временем разыгрываются совсем уж нешуточные страсти: прибывшие отряды стражей теснят «радужных», призывают к порядку, раскидывают окружающие площадь мешки.

— Ид-диоты, — фыркает Лёвка.

Я, признаться, не понимаю, к кому именно относится столь «лестная» характеристика, но сейчас на выяснение подобной ерунды времени нет: жуки разноцветной струйкой просачиваются сквозь прорехи в ограждении, торопливо перебирая лапками, движутся в сторону мегаэкранов.

— Лёвка! — дергаю друга за рукав. — Ты чего стал?

— Знаешь, я тут подумал, а что если мы…

Лёвка замирает, не заканчивает фразы: на середину площади вырывается здоровенный детина в радужном плаще. Он что-то кричит, размахивает руками, хватает за рукав и без того напуганную журналистку, рывком притягивает к себе, приставляет к голове рыжей чаровницы неизвестно откуда взявшийся пистолет.

Ошибка, парень, ой, какая ошибка!

Стражи не заставляют себя ждать. Одно рявкающее предупреждение через хрипящий мегафон, упрямый оскал на лице парня и выстрелы. Первый — со стороны образовавших полукруг стражей, второй — от занявшего центр площади «радужного». Подминая под себя цветастый плащ, парень тяжело оседает на землю. За моей спиной сдавленно охает Лёвка.

— Да, не повезло, так не повезло, — соглашаюсь с Лёвкой я. — И чего ему не хватало?.. Чего ему, говорю, не хватало? — поворачиваюсь я к неожиданно замолчавшему Лёвке.

Лёвка бледен, Лёвка прислонился к старой акации, Лёвка скребёт по шершавому стволу побелевшими пальцами, а чуть ниже левого плеча по бежевой Лёвкиной куртке растекается большое бурое пятно.

— Батюшки-светы! — взвизгивает какая-то тётка в кожаном пальто и нелепом цветастом платке. — Скорую ему, скорую надо!

— Да, да, конечно, — киваю в сторону тетки и подхватываю на руки начинающего оползать на землю Лёвку.

Распахиваю ногой дверь подъезда, втаскиваю Лёвку внутрь, плечом нажимаю кнопку лифта. Ой, Лёвка, ой, друг, ну и чего тебе тогда дома не сиделось? Мешал тебе этот маячок, сильно мешал?! Мы бы тебе сейчас, как белому человеку, скорую вызвали, а теперь, теперь что?!! Сам знаешь, какое у нас наказание для таких, как ты. Ой, Лёвка, что ж с тобой делать-то?!

У дверей квартиры неловко опускаю Лёвку на цветной кафель, трясущимися руками поворачиваю в замке ключ.

— Сердце ниже, намного ниже, — уговариваю себя и стараюсь не замечать проступающей на Лёвкиных скулах синевы.

Вваливаюсь в квартиру, укладываю Лёвку на диван в гостиной, отдёргиваю куртку и прижимаю к пропитавшейся кармином рубашке мохнатое кухонное полотенце.

В мастерской по-прежнему орёт телевизор: закрылись все сектора, кроме зелёного, оранжевого и чёрного. Скоро из них останется только один. Вполне возможно, что мой. Почему-то вспоминаю кружащего в переулке фиолетового жука. И его хозяина с белой цыплячьей шеей. Фиолетовый сектор закрыт, стало быть, добрался жук, стало быть, справился.

— Закрыт оранжевый сектор, — рявкает на кухне включённый приемник.

Зелёный и чёрный. Чёрный и зелёный. Всего два.