Марик Лернер - Юность воина

— Спасибо, — сказал вторично, на всякий случай, уже в спину. От него не убудет, а этот вроде понимает, хоть и гавкает. Рукой отмахнулся вполне знакомо. Ничего, мол. И опять пролаял нечто, показав на стол. Фраза совершенно не нуждалась в переводчике. Он произнес что-то вроде: «Давай, парень, жри».

Блор поспешно соскочил с кровати и принялся натягивать на себя знакомые вещи. Ко всему еще и постиранные. Сухие. Выходит, валялся он здесь добрые сутки как минимум. Но что странно, ничего не болит. Обмороженные пальцы нормально слушаются. Синяки, он покосился на бок, стали бледными. Может, больше, чем день? Он задумался. Не все вроде отшибло.

Сначала ощущение, что куда-то несут. Соображалка совсем не работает, но почему-то четкое впечатление, что руки волосатые. Качает, как на корабле. Поят, даже вроде подтирают. Похоже, что он делал под себя. Не очень-то приятное воспоминание. И запах знакомый. Поэтому и реакция такая слабая, что-то подсознательно запомнил.

Ведь с перепугу от такого зрелища, как псоголовый, можно и заикой стать. Внизу о них рассказывали страшилки. Он еще в детстве наслушался: «Не станешь слушаться — придет человекопес и заберет». Зачем — и так всем ясно. На котлеты пустит.

Ну, обрадовался всерьез, обнаружив под крышкой хорошо знакомую пшеничную кашу, щедро сдобренную жиром, и ту самую котлету. Не иначе кого уже пустили на мясо. Сейчас он бы с удовольствием слопал что угодно. Изголодаться всерьез не успел, но живот подтянуло, и при виде свежей пищи тот принялся исполнять музыкальные рулады.

Разрезал ножом котлету и озадаченно уставился на внутренность. Там все было забито какой-то зеленью, и на запах свежей. Котлетой данная вещь являлась разве с виду. Где они берут овощи поздней осенью высоко в горах?

Честно говоря, ногтей внутри он не ожидал увидеть: все-таки не очень верил в сказки. Его же потрошить не стали, а прочих людей во всей округе долго-долго искать придется. В земли псоголовых редко случайно забредают. Не любят они человеков. Насколько обоснованно — не ему судить, но разговоров он наслушался в дороге предостаточно. Правда, чем ближе к здешним местам, тем более странное отношение у людей. Боятся, но и уважают.

По наиболее распространенному мнению, здешние обитатели все еще не вышли из первобытного грубого состоянии. Нравы их находятся на степени полудикости. Жестокость, недоверчивость и мщение составляют преобладающий элемент в характере. Достаточно заблудиться и влезть без спроса в их земли, чтобы остаться без головы. И если псоголового обидели на одном конце хребта, недолго быть ограбленным на другом.

Они не различают правого и виноватого, а убивают всех людей подряд. И частенько крайне жестоко. Короче, держись подальше — целее будешь. Ну ему поздно дергаться. Пришел. На кол без разговоров не посадили, как об этом красочно живописуют на реке. Уже замечательно.

Вообще у диких народов, если накормили, убивать не принято. Закон гостеприимства, ага. Все общество откажется от не исполняющего обычаи. Даже вор и убийца, постучавший в дверь, становится неприкосновенным, и хозяин обязан его защищать. Вообще чушь… гм… собачья. Но ему в данном случае выгодная. Можно ли отнести псоголовых к дикарям? Вроде да, но они же не люди… Задачка…

Дверь распахнулась, и они вошли. Очередной псоголовый и совершенно нормальный с виду человек. На вид лет тридцать, крепко сложенный. Серые внимательные глаза, темные короткостриженые волосы, гладко выбрит и одет в том же стиле, что и посетители. Даже эмблема на груди присутствует. На горца не похож. Скорее южанин из столичных краев. Там давно все перемешались. Одно слово — имперцы.

Мартышка была женского пола. То есть не сказать, что с виду чем-то заметно отличалась от предыдущего экземпляра. Нет заметно меньшего роста или еще каких явных признаков. Грудь точно не выпирает. В штанах и полушубке поверх рубахи, но непонятно откуда пришла уверенность — самка.

Любой же отличит бабу, пусть и нарядись она в мужские портки. Черты лица, движения. Хм… лицо. Тут откровенная морда. Узенькие маленькие глазки, широкие, на манер толстой волосатой гусеницы, брови. И приплюснутый нос, нервно подергивающийся. Ну натурально обезьяна. А одели в людское для смеха.

— Хав, хав, — издала она звуки, приложив руку к сердцу. Ну к той стороне, где оно у человека находится.

— Будь свободным! — произнес человек с еле ощутимым акцентом. С юга. Не здешний.

— Э… и вам того же.

— Правильно, — одобрил тот, — это приветствие. Вроде нашего «здравствуй». Что в переводе означает пожелание здоровья.

Обезьянка нетерпеливо залаяла. Ей явно не понравились многословные объяснения.

— Хорошо, — согласился в ее сторону человек. — Меня зовут Док, ее — Шуша.

Вопросительный взгляд.

— Блор фем Грай, — догадливо представился парень. В душе он порадовался. В точку попал. «Ее». Самка.

— Она неплохо понимает имперское наречие, но говорить сложно. Глотка не так устроена. Поэтому я кое-что объясню.

— Гав, гав.

— Кратко, — вздохнув, сказал Док. — Насколько возможно. Тебя подобрали трое суток назад прямо у долины.

Видимо, в выражении лица Блора нечто мелькнуло, как он ни старался держать невозмутимый вид.

— Да, да. Тому уже много времени минуло. Сейчас не суть. Тут дело такое: чужака могли и бросить помирать на снегу. Ты здешним — никто. Еще и вещички прибрали бы. Сам понимаешь, кроме связанных договорами горных кланов, они людей не любят и плохо терпят чужаков.

Значит, про закон гостеприимства не слышали, без особого удивления отметил Блор. Не дикари. Цивилизованные. Гораздо хуже.

— У живого-то забирать запрещено без веской причины, — продолжал Док. — Но тут появилась маленькая загвоздка. На тебе печать бога.

— А?

— Ну можно назвать ее отметиной, а можно знаком или отпечатком.

— Гав, гав, гав, — разразилась псоголовая.

Он сделал несколько жестов руками. Получил очередной лай в ответ.

— Очень сложный язык. Мало того что легко недопонять сказанное, так еще несколько смыслов в одном слове, — рассудительно поведал переводчик. — Хотя случается, все напротив — излишне образно. Отец — звучит как «взявший на руки». Горы — «большие холодные камни». Красивый — «сладкокровный».

— Чего?

— Она говорит, — пояснил, прервав излишне умные объяснения, — я плохо перевожу: на тебе лежит проклятие.

— Что? — враз осипшим голосом переспросил Блор.

— Это тоже нехорошее слово. Тебя коснулся бог, но это не означает нечто хорошее или, наоборот, плохое. Они, — он дернул головой, показывая вверх, — ведут себя иногда… э… странно. Развлекаются за наш счет. Ты знаешь притчу о сироте?

— Убийца вытер окровавленную руку о голову ребенка, а тот решил, что его ласкают?