Мартин Гринберг - Дорога Короля

— И ты можешь это доказать? — спокойно спросил Рив.

— Конечно!

— Каким образом?

Дрожа от страха, какого он доселе не испытывал, Кельвин выкрикнул:

— Он все еще жив!

Глаза Рива разом померкли и больше не отражали пламени свечей, подобно блесткам слюды. Теперь они были темны и глубоки, как самые глубокие в мире колодцы. И Рив тихо спросил Кельвина:

— Что же ты с ним сделал?

Кельвин смутился. Одна часть его души твердила, что он одержал победу. Вторая знала, что он побежден.

— Он меня забавляет, — хрипло пробормотал Дивестулата. — Я превратил его в свою игрушку. И пока он будет забавлять меня, я буду продолжать с ним играть.

Услышав эти слова, Рив немного отступил от стола и голосом, неумолимым как голос судьи, объявляющего смертный приговор, промолвил:

— Ты только что признался в том, что незаконно бросил человека в темницу и пытал его. Что ж, теперь мне осталось созвать членов магистрата, перед которыми ты и повторишь свое признание. Возможно, одно честное признание вдохновит тебя, и ты признаешься также в иных преступлениях; например в тех, которые совершил по отношению к известной тебе вдове Гюшетт. Но не пытайся бежать, Кельвин Дивестулата. Ибо я буду преследовать тебя, если потребуется, вплоть до небесных врат или до адской бездны. Ты пролил кровь и расплатишься за это собственной кровью.

Еще несколько мгновений Рив Справедливый не мигая смотрел на Кельвина своими темными бездонными глазами, а потом молча повернулся и пошел к двери.

Невнятный вопль вырвался у Кельвина из горла. Он схватил первый попавшийся под руку предмет — бронзовое пресс-папье, достаточно тяжелое, чтобы раскроить человеку череп, — и швырнул в Рива.

Пресс-папье угодило Риву в основание черепа. Удар был страшен, и Рив, споткнувшись, упал на колени.

Кельвин мгновенно выскочил из-за стола и набросился на нежданного гостя. Одной рукой он схватил Рива за волосы и рывком поставил на ноги, а другой — нанес ему удар такой силы, что вполне мог бы его убить, будь Рив немного послабее.

Кровь хлынула у Рива изо рта. Он отшатнулся; ноги под ним подкосились: казалось, они не в силах выдержать его вес, а руки бессильно повисли. Похоже, он был не в силах оказать Убивцу хоть какое-то сопротивление.

И, окрыленный победой, Дивестулата снова бросился на Рива, ибо его душил гнев и терзал страх.

Он обрушивал на своего противника удар за ударом; он бил его по голове, в грудь, в живот. Прямо-таки пришпиленный этими страшными ударами к одному из книжных шкафов, которыми Рудольф Гюшетт некогда любовно обставил свой кабинет, Рив лишь шатался и дергался, но избежать пытки не мог. И ответных ударов не наносил. И не предпринял ни единой попытки как-то отбить атаку Кельвина. Через несколько минут лицо его превратилось в кровавую маску; сломанные ребра потрескивали; сердце работало с перебоями.

Но он все так же держался на ногах и ни разу не упал на пол.

И по-прежнему не сводил с Кельвина своих страшно потемневших бездонных глаз. Было очевидно, что он все понимает и ни на какие компромиссы идти не собирается.

В конце концов Кельвин не выдержал этого спокойного холодного взгляда, в котором не было ни капли страха, и, взбешенный донельзя, с новой силой накинулся на Рива. А потому и не услышал, как дверь кабинета резко распахнулась.

Надо сказать, что жертвы его, преодолев свой страх, совершенно перестали таиться. К тому же открыть эту дверь потихоньку ни у Джиллета, ни у вдовы просто не хватило бы сил. Вдова собрала все свои силы и всю свою волю, поддерживая Джиллета, который даже стоять не мог; ей пришлось буквально тащить его на себе. А сам Джиллет благодаря последним искрам любви и отваги изо всех сил старался удержать в руках старинную и отчасти декоративную алебарду — единственное оружие, которое он и вдова сумели отыскать в огромном доме.

Шаркая ногами, точно жалкие калеки, и почти умирая от невероятного напряжения, они из последних сил преодолели расстояние от двери кабинета до письменного стола и остановились у Кельвина за спиной.

Они двигались страшно медленно и неуверенно, но с каким-то отчаянным упорством, и Рив, увидев их, терпеливо ждал, позволяя своему противнику наносить один страшный удар за другим. И тут наконец Джиллет, собравшись с силами, замахнулся алебардой и размозжил Дивестулате череп. Убивец мертвым рухнул к ногам Рива Справедливого.

И тогда Рив, несмотря на заливавшую лицо кровь, что струилась из десятков страшных ран, улыбнулся.

А Джиллет и вдова Гюшетт дружно потеряли сознание.

Рив наклонился, вытащил у Кельвина из-за обшлага носовой платок и, прижимая его к лицу, подошел к письменному столу. Там он обнаружил графин с бренди и стакан, из которого пил Дивестулата, и наполнил его. Затем вынул из шкафа второй стакан, тоже его наполнил и поднес оба стакана мужчине и женщине, спасшим его от смерти. Он по очереди приподнял каждому голову и помог сделать несколько глотков; после этого оба оказались уже в состоянии сесть, самостоятельно взять стакан и выпить его содержимое.

Убедившись, что с ними все в порядке, Рив отыскал на столе Дивестулаты колокольчик и позвонил. На звонок явился дворецкий, встревоженный поздним звонком, и страшно испугался, увидев, что произошло в кабинете.

— Я — Рив Справедливый, — сообщил ему Рив. — Перед смертью Кельвин Дивестулата признался мне в совершенных им преступлениях, и в частности в том, что получил право на владение этой усадьбой в результате самых бесчестных махинаций. Он признался также и в том, что беззащитную женщину и законную хозяйку этого дома, вдову Гюшетт, превратил в свою жертву, жестоко мучил ее и удовлетворял с нею самые свои грязные желания. Он признался, что бросил в темницу и подверг ужасным пыткам моего родственника, Джиллета из Предмостья, не имея на то никаких законных оснований. Я готов под присягой передать членам городского магистрата признание Кельвина Дивестулаты и сообщить им, что он был убит с моей помощью и при попытке убить меня самого. С этой минуты вдова Гюшетт вновь становится хозяйкой своего дома и всего своего имущества, а также слуг и арендаторов. Если же ты и те, кто у тебя под началом, откажетесь должным образом служить ей, вам придется отвечать и перед судом, и передо мною, Ривом Справедливым. Ты понял меня?

Дворецкий, разумеется, мгновенно все понял. Слугами у Дивестулаты были люди хотя и очень молчаливые, но весьма неглупые и умелые; возможно, кое-кто из них и принадлежал к категории изгоев, но глупцов среди них не водилось. Так что Рив мог вполне спокойно оставить бесчувственных Джиллета и вдову на полу в кабинете; там они были в полной безопасности.

Вот только они никогда больше его не видели.