Мартин Гринберг - Дорога Короля

Отчего я сразу подумала о Большом лесе, не знаю. Может, вспомнила, что Лиз тогда сказала матушке Адели, а может — то, как впервые увидела ее на опушке леса. Или же на мысли о лесе меня навели размышления о ее необычности, хотя как я ни старалась представить себе лицо нашей Прекрасной дамы, но сделать этого не могла: лицо ее в памяти моей словно дымкой было подернуто.

Я присела на кровать и попыталась успокоить Франчу. У нас в Санси много чего рассказывают об обитателях леса. Об известных и неизвестных людям животных, о живых тенях, которых ни одно живое существо не отбрасывает, о тропинках, которые сами уводят человека все глубже и глубже в чащу, а потом вдруг заканчиваются там же, где и начались; и о королевстве, что находится в самом сердце леса, за стеной туманов и страхов. Королевством этим правит бессмертный король…

Я заставила себя встряхнуться. Ну что мне до этой капризной странницы? Явилась к нам в Санси, помогла урожай убрать и исчезла!

Правда, для Франчи ее исчезновение оказалось настоящим горем. Нет, этого я Лиз никогда не прощу! Не знаю уж, почему наша маленькая немая так безоглядно полюбила Прекрасную даму, только счастья Франче это не принесло. А теперь она не позволяла даже прикоснуться к себе, забившись в самый дальний уголок кровати.

А когда я легла и попыталась ее приласкать, она стала так вырываться, что я побоялась разбудить остальных детей и сдалась. Закрыв глаза, я лежала на самом краешке постели, а Франча по-прежнему жалась к стенке. Но если б она вздумала сбежать, ей пришлось бы сперва через меня перелезть.

В какой-то момент мне показалось, что зря я так сильно тревожусь из-за этой девчонки, и почти тут же услышала крик нашего рыжего петуха. Вскочив с постели, я принялась за привычные утренние дела, но все валилось у меня из рук. Лиз по-прежнему не было. Господи, она ведь ничего с собой не взяла! Неужели так и ушла — в том, что на ней? А может, ее и вовсе здесь не было?

Я разожгла огонь в очаге, потом подбросила туда дров, налила воды в котелок и повесила его над огнем. Потом подоила корову и заодно нашла в хлеву два куриных яйца, которые, по мнению нашей черной несушки, были отлично спрятаны. Покормила свиней, почесала спину старой свиноматке и пообещала ей, что она целый день будет лакомиться желудями в Большом лесу, если мне удастся убедить Бертрана взять ее туда вместе со своим собственным выводком поросят.

Затем я сварила кашу и покормила бабушку Мондину, добавив ей в тарелку ложку меда; затем накормила кашей с медом детей. Перрен и Селин быстренько выскребли свои миски и попросили еще, а Франча есть вообще не стала, а когда я попыталась покормить ее с ложки, как делала это в первое время, когда взяла ее к себе, она выбила ложку у меня из рук. Зато Перрен и Селин очень обрадовались добавке, а наши кошки с наслаждением принялись слизывать разлитую кашу со стены и с пола.

Я вздохнула и принялась убирать со стола. Франча сидела, точно замкнутая на все замки, и я поняла, что сегодня мне ее ничем не пронять. И возможно, она будет переживать еще несколько дней. Так что про себя я проклинала свою незваную гостью: пришла, околдовала бедную девочку с изломанной судьбой и исчезла, ни слова никому не сказав! А вдруг Франча теперь заболеет? Вдруг она станет чахнуть и, не дай бог, умрет? Она ведь чуть не умерла тогда, оставшись одна, и теперь у меня в доме только-только начала отходить…

Я вытерла детям мордашки, а Франче еще и перепачканные кашей руки и продолжала заниматься всякими необходимыми делами, однако гнев мой только усиливался.

С уходом ночи кончился и дождь. Остатки облаков ветром унесло к востоку. Выглянуло солнце, согревая мокрую землю, и в воздухе столбами и полосами повис туман. Скоро на току начнут молотить зерно, думала я. Пора туда и мне.

Однако я так и стояла в огороде, глядя поверх изгороди на серо-зеленую стену Большого леса. Одна из кошек все терлась о мои лодыжки, и я взяла ее на руки. Кошка довольно замурлыкала.

— Я знаю, куда ушла наша Прекрасная дама, — сказала я кошке. — На запад! Она ведь тогда так прямо и заявила. Да защитит ее Господь! Ведь больше никто и ничто не сможет защитить ее там, куда она направилась.

Услышав мои слова, кошка вдруг перестала мурлыкать, вцепилась когтями мне в руку, а потом стала вырываться, спрыгнула на землю, злобно зашипела и стрелой понеслась прочь, исчезнув за навозной кучей.

Я пососала исцарапанную руку; царапины проклятая кошка оставила глубокие. Тут из дома выскочила Селин и, как всегда, заверещала во весь голос, хотя я не раз пыталась шлепками выбить из нее эту дурацкую привычку:

— Мам, Франча опять плачет! И никак не перестает!

Нет, то, о чем я подумала, сущее безумие! Я, конечно же, должна пойти в дом и сделать все, чтобы успокоить Франчу. Потом нужно взять с собой детей и отправиться на ток.

Я опустилась на колени — прямо в грязь, между оставшимися на грядке подпорками для бобов, — и взяла Селин за плечи. Она перестала вопить и уставилась на меня.

— Ты ведь уже большая девочка, правда? — спросила я.

Она тут же вся подобралась и серьезно заявила:

— Конечно, я уже взрослая! Ты же знаешь, мам.

— Значит, ты сможешь присмотреть за Франчей? И за Перреном? Сможешь отвести их обоих к матушке Адели?

Селин нахмурилась.

— А ты разве с нами не пойдешь?

Ох, до чего ж она догадливая, эта моя Селин!

— Нет, мне нужно еще кое-что сделать, — сказала я ей. — Так сможешь отвести малышей к матушке Адели? И передай ей, что я вернусь за вами сразу, как только смогу.

Селин задумалась. Я ждала, затаив дыхание. Но в конце концов она согласно кивнула и сказала:

— Хорошо, мама, я отведу Перрена и Франчу к матушке Адели. И скажу, что ты скоро вернешься. А можно мне потом поиграть с Жанно?

— Нет, — быстро сказала я, но потом передумала: — Ладно, поиграй. И можешь оставаться у Жанно, пока я за тобой не зайду. Хорошо?

Она презрительно на меня глянула:

— Хорошо, хорошо. Я ведь уже взрослая, мам!

Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться. Потом поцеловала Селин в обе щечки — за обоих малышей — и еще в лобик.

— Ну, ступай, — сказала я. — И поторопись.

Дочка ушла, и я поднялась с колен. Через несколько минут хлопнула дверь, и я услышала, как Перрен во весь голос сообщает бабушке, что они идут к матушке Адели есть медовые пряники. Я быстро прошла на кухню, положила на салфетку хлеб, сыр, яблоки и ножик, тщательно завернув его в тряпицу, и все это завязала в узелок.

Бабушка Мондина уснула. До вечера, во всяком случае, с ней ничего плохого случиться не должно. А если я задержусь, то матушка Адель сразу обо всем догадается и кого-нибудь пришлет.

Я поцеловала старушку и на минутку прижалась к ее сухой морщинистой щеке. Она вздохнула, но не проснулась. Я быстро выпрямилась, взяла узелок и вышла из дома через черный ход.