Алена Харитонова - Жнецы Страданий

— Ты всегда готовишь эту дрянь, когда хочешь почесать языком, — сотрапезник ткнул в ее сторону ложкой. — Говори, что тебе от меня надо? Отчего я так страдаю, жуя этих слизней?

— Скажи, почему ты против, чтобы я навестила родителей?

— Против? — он отставил миску. — Против?

— Да. Я сказала, что хочу поехать домой, а ты рассмеялся и ответил: «Ну-ну. Дней пять дам», — она старательно передразнила его. — Почему пять? Мне шесть дней пути туда!

Крефф рассмеялся:

— Значит, я за это нынче мучаюсь? Да поезжай хоть на две седмицы. Но я буду ждать раньше.

Она зло бросила ложку в котелок:

— Вот, что ты за человек?!

— Я не человек. Я обережник. Что, сыта? Так я доем? — и он невозмутимо придвинул к себе остатки похлебки, выкинул ее ложку и принялся уплетать.

Лесана плюнула и ушла на свой войлок.

Если б кто-то попросил выученицу Клесха рассказать о том, как она жила три года, странствуя с креффом по городам и весям, девушка, наверное, не смогла бы рассказать красиво и складно.

Да и что там рассказывать? Про дни, проведенные в седле — под ветром, дождем, снегом ли? Про ночевки под открытым небом, когда либо гнус одолевал, либо холод? Про то, как иной раз по осени просыпалась, а волосы (по счастью короткие) примерзали к скатке, подложенной под голову? Или как опухали лицо и руки в середине зеленника — начале цветеня от укусов комаров и мошек?

О том, как училась владеть мечом? Как убила первого оборотня, который на ее худую «удачу» оказался не волком, не лисом, не лесным котом-рысью, а медведем? Или вспомнить, как Клесх бегал за ней с дрыном наперевес по глухой деревеньке и орал: «Убью малахольную!!!» Ну, это после того, как она Даром его шарахнула, приняв среди ночи за Ходящего.

Крефф с дуру ума в потемках ушел с сеновала, где они ночевали, а когда возвращался, Лесана — им же самим обученная спать чутко — спросонья перепугалась и вдарила Силой. Хорошо хоть наставник, жизнью ученый, увернулся — только с лестницы упал. Однако приземлился как кот, тут же схватил какую-то жердину и во мраке ночи гонял послушницу по веси.

С той поры девушка научилась отличать его шаги от прочих других. Даже дыхание его ни с чьим другим не спутала бы никогда. За годы странствий наставник и послушница словно вросли друг в друга. Научились понимать даже взгляды.

— Вот скажи, — однажды спросила креффа Лесана: — Как быть, ежели обидел кто, а проучить не можешь?

Он пожал плечами:

— Ждать.

— Сколько?

— Пока случай не представится.

— А как понять — представился или нет?

— Почуешь. Человек, как зверь, слабость нутром ощущает. Не объяснить.

— Но как?

Клесх помолчал, а потом сказал:

— Бояться перестанешь. Ненавидеть перестанешь. Вот тогда и дождешься.

— Как это — ненавидеть перестанешь? Это что же, простишь? — удивилась девушка.

— Нет. Ненавидеть перестанешь, но помнить будешь.

Выученица задумалась.

— Дак ведь после этого и наказывать незачем…

— Ты наказать или отомстить собралась? — прямо спросил он.

Лесана смешалась:

— Не знаю… А то не одно и тож?

— Не одно, — он покачал головой. — Месть убивает. Наказание — учит.

Его собеседница озадачилась и замолчала. Впервые поняла, что не знает — чего именно хочет? Проучить? Изничтожить?

— А и то, и другое? — спросила она после долгого молчания.

Наставник посмотрел на послушницу удивленно:

— И то и другое, девка, это — свадьба, — и он рассмеялся беззлобно.

Лесана нахохлилась. Вечно вот так. Обхохочет ее и дела нет.

— Ты кому мстить-то собралась, цветочек нежный? — спросил крефф. — Уж не мне ли?

Она надулась и уставилась вперед — на раскисшую весеннюю дорогу, на слякоть, чавкающую под лошадиными копытами.

— Ну и то спасибо, — от души поблагодарил мужчина и задумчиво произнес: — Отомстить и наказать, значит…

Он помолчал, а потом сказал:

— Знать, сильно тебя кто-то обидел. Ну, гляди. Чтобы отомстить — надо человека самого главного в жизни лишить. Силу явить. Такую, с какой справиться нельзя. А чтобы научить, нужно дождаться, когда он от потери своей на стену полезет. И вернуть, как было. Но так, чтобы помнил — в любой миг обратно все отнять можешь. Страх и сомнение — лучшие наставники.

Она кивнула. Клесх не допытывался более, кто ее обидел. Лесана — вой. И обидчиков своих наказывать должна только сама. Девка она была беззлобная, но ежели что в голову втемяшит — супротив поворотить силу недюжинную надо. И терпение. Того и другого у Клесха было хоть и не с запасом, но как-то управлялся. Правду сказать, иной раз и он не знал, как поступить и что сказать. Потому что, как ни гонял наставник выученицу, как ни трудил, девку в ней истребить было нельзя. Хотя, по чести говоря, он и не пытался, тут либо само отстанет, либо огнем не выжжешь. Оттого крефф лишь наблюдал и не вмешивался. Однако же молчаливое попустительство не мешало ему посмеиваться над послушницей, которая даже в портах и с мечом умудрялась оставаться обычной девкой.

Вот, взять случай, который, года два назад приключился, по весне.

Устали они тогда смертельно. Снег только-только сошел, дорога раскисла, а им — обоз провожать. Умаялись, пока купцов до Кухыновки довели. Будто Встрешник дорогу перешел. То подпруга у лошади лопнет, то ось у телеги треснет или увязнет она. За весь невеликий путь больше стояли по стремена в грязи, чем ехали.

Да еще головной обоза — мужик суетливый да скользкий попался. Все блажил, что еще одной ночи в лесу его товар не переживет, дескать соль отсыреет, напирал на убытки, материл сопутников, ругался, требовал оборачиваться быстрее, а потом и вовсе принялся стенать, что всюду простой да урон. Намекать взялся, чтобы ратоборцы плату скостили — мол, не по его вине задержки. Нудел и жаловался. Всю душу вымотал.

Лесане он надоел смертельно. В душе она завидовала Клесху, который ехал в хвосте всего обоза и был избавлен от излияний прижимистого барышника. Наконец, и выученице прискучило слушать однообразные стенания. Все это время она ехала, не глядя на докучливого купца. А тут, вдруг, повернулась.

Мужик в этот момент запальчиво говоривший:

— Тык вот ты мне, девка, скажи, за что я вам такие деньги плачу, коли не по моей вине дорога затянулась, а из-за распутицы, ты мне скажи, почто…

Окончание речи застряло у купца в горле. Потому что выученица Цитадели посмотрела на него. И вроде не было в тяжелом взгляде синих глазищ ни гнева, ни злобы, ни недовольства, да только слова повисли у говорливого торговца на кончике языка и он едва ими не подавился. Осекся, словно под дых получил, и более за весь путь не проронил ни слова.

В общем, сто раз ратники Хранителей поблагодарили, когда время пришло с обозниками этими расставаться. Три дня и ехали всего, а казалось, будто полжизни. Еще и, как назло, что ни ночь, то упырь какой-нибудь вдоль всего торгового поезда скитается. Словом, допекли. И холодно, и сыро, и медленно, и Ходящие под стать — нудные, тошные да смердящие.