Олег Кулаков - Найденыш

Громкий деревянный стук внизу наряду с громкими выкриками привлекли мое внимание. Три шлюпки с лодьи тащили волоком к воде, четвертая, видать, разбилась. Я посмотрел на «Касатку». Сид должен быть сейчас в гнезде. Я встал на рею, достал из-за пазухи два платка, красный и ярко-желтый, и просигналил. Он тут же ответил. Порядок. От «Касатки» к берегу шла шлюпка. Я поискал глазами Ожерелье. Капитан стоял у раскрытого трюма, он наклонился, заглядывая вниз. Я вложил два пальца в рот и свистнул. Ожерелье поднял голову.

— Капитан! — закричал я. — С «Касатки» шлюпка идет.

— Кто в ней? — спросил он.

Я прикрылся от солнца ладонью и прищурился. Вода слепила почище солнышка. Но только два человека на «Касатке» были такого роста: кормчий да Крошка. Легкая, дырявая тучка закрыла сияющее светило. Я разглядел блик на бритой голове Три Ножа.

— Три Ножа возвращается, — крикнул я капитану. — С ним Крошка. А больше не вижу.

Ожерелье отер шею ладонью. Он так и не снял кирасы.

— Понял, — ответил он.

Я снова принялся глазеть по сторонам, и тут меня словно что-то кольнуло. Я насторожился и принялся осматривать окрестности с большим тщанием. Ничего. Но какое-то нехорошее чувство не отпускало меня. Я вернул взгляд на палубу лодьи. Неприятное ощущение усилилось. На палубе тоже вроде ничего особенного не творилось. Со мной такое происходит не впервые, и ни разу еще меня это предчувствие не обманывало. Я стал ждать.

Он появился на палубе с увесистым узелком на плече. Я сразу сообразил, кто он. Корабельный ворожей с лодьи. (Это Зимородок — маг, а все остальные для меня теперь ворожеи, и только.) Длинная рубаха из выцветшей, когда-то синей ткани топорщилась на его спине. Он вынырнул из дверцы, ведущей в кубрик, и остановился, притопывая ногой по палубе.

Я смотрел на него, и внутри у меня все клокотало. Он почувствовал мой взгляд. Я вовремя спохватился и принялся вертеть головой, будто мне, кроме как до леса на ближайших склонах, до всего остального и дела-то нет. А сам внутри себя всем богам молюсь, — только бы не заметил чего. Он ведь, может, и не чета Зимородку, но все-таки маг… Тут я вспомнил, что я тоже маг, и сразу мне полегче стало, и вспомнил, как мне раньше удавалось магов дурить, тех, которые у нас на «Касатке» бывали. После того как я припомнил те две шутки, какие я с последним отмочил, тем самым, что получил болт из самострела аккурат в переносицу, так и вообще приободрился. Этот ведь корабельный тоже небось недоучка какой-нибудь.

Капитан, будто его моя внутренняя возня затронула, вдруг вздрогнул спиной и медленно повернулся. Ворожей с лодьи топтался по палубе, прилаживая свой узел на плече. Ожерелье подозвал его к себе. У меня перехватило дыхание, но… ничего особенного не произошло. Ожерелье крикнул толмача, переговорил через него с ворожеем и отпустил его. Но нехорошее предчувствие меня не отпускало. Буду за ним следить, пообещал я себе, да и Зимородка стоит предупредить.

— Даль, — позвал меня снизу Ожерелье. — Зимородка не видать?

Я оглядел берег.

— Не-а, — отозвался я. — Не видно.

Солнышко ползло по небосводу, а я сидел и жарился на гроте. Ожерелье потрошил лодью основательно, видать, рыжий купчина не шкурами дохлых собак торгует. Может, он пряности вез? Вот было бы круто! Пряности-то на вес золота. Я смотрел на это дело сверху, обливаясь потом, а каково было в эдакое пекло таскаться, увязая в песке, с тюками на спинах? Возле лодьи в теньке выставили бочку с пресной водой, и время от времени кто-нибудь подходил к ней, чтобы вылить себе ковшик-другой в глотку и на голову. Когда бочка опустела, Ожерелье отрядил несколько человек за водой. На лодье отыскалась небольшая тележка, на которую помещалась небольшая бочка. Двое впряглись в телегу вместо волов, но этого оказалось мало из-за песка, понадобились еще двое.

Когда они приволокли первую бочку свежей родниковой воды, мне показалось, что веяние прохлады добралось и до меня на мачту. Хоть я и устроил себе нечто вроде навеса из собственной рубахи, все равно пара-другая глотков свежей родниковой водички мне бы совсем не повредила. У бочки сразу выстроилась очередь, и возня с грузом на некоторое время прервалась. Когда привезли вторую порцию из родника, первая бочка была уже высосана насухо.

А потом случился небольшой бунт. У кого-то из матросни то ли кровь носом пошла, то ли удар от жары приключился. Короче, собрались они вместе, бросили тюки таскать и стали возмущаться. Они с самого начала были недовольны происходящим, а тут повод нашелся. Страсти потихоньку начали накаляться. Я со своего места слушал маловразумительные вопли, громкие и негодующие, а сам посматривал на ворожея с лодьи, который в махании руками наряду с ором тоже был не из последних. Ожерелье сообразил, что сейчас с матросней каши не сваришь, и прекратил облегчать трюмы купца, пока не спадет зной. Несколько подуспокоившись, эти крабьи объедки с лодьи поползли прятаться в тень, отбрасываемую судном. Они устраивались там вповалку с недовольным бурчанием. Я заметил на себе пару осторожных взглядов. Ну, смотрите, смотрите… Самострел-то я снова зарядил, как только на мачту взобрался. А стрелять я из него могу: с пятидесяти шагов дощечку размером с ладонь болтом в самом центре раскалываю. Когда «Касатка» в заветном устье стоит, про которое ни одна живая душа, кроме своих, не знает, там у меня самострел самое лучшее развлечение после ножа. Натягивать тетиву на нем, правда, попотеть приходится, но я наловчился управляться с воротом так, что лучнику только самую малость в скорости уступлю.

Разгрузка была прекращена. Матросня валялась на песочке в тени, наши с Ожерельем и Три Ножа устроились на палубе и попивали себе из кувшинчика холодную родниковую водицу, а я торчал на мачте как пугало на огороде с самострелом под мышкой, постепенно стекая в собственные сапоги тонкими струйками пота. Капитан наконец-то вылез из кирасы и теперь блаженствовал. Я смотрел на него и завидовал самой черной завистью. Эх, сейчас бы в море окунуться…

Разные мысли бродили у меня в черепушке хороводом, но каким-то краешком я все время был направлен туда, где находился встревоживший меня ворожей с лодьи. Чем он мне не показался, я сам не мог понять. Сейчас я его не видел, борт лодьи укрывал его вместе с остальными фризругами от моего взгляда. Я старался не упускать из виду ничего: ни место, где прятались от жары матросы, ни наших на палубе, ни берег, ни «Касатку», ни шлюпки, черневшие на желтизне песчаного пляжа. Я сидел потный, злой, взвинченный, как на иголках. Сам не знаю почему. И не удушающий зной был тому причиной. Вдруг я поймал себя на том, что в мыслях крою нашего капитана почем зря. И за что? За то, что он вообще в это дело ввязался, в эти пять тысяч колец на долю. И крою почище, чем Три Ножа и палубный. Ох, не к добру все это… Я обмер весь и как будто в пустоту провалился. Что за чушь в башку лезет? Откуда?