В Бирюк - Обязалово

— Чего делать, чего делать… Взрослая женщина, умница, мастерица, красавица! А лепечешь как девка нецелованная! Быть счастливой! Не взирая ни на что, не обращая внимание на, и имея… ввиду всех! Домна, ты сама как есть — золото. На кой тебе эта лепёшка навозная вдоль бока? Да я тебя столько мужиков на выбор притащу! Из стольного города, из Смоленска. Копаться в них будешь — как курица в сору! Ножкой отбрасывать.

Ну вот, когда расквохтался, когда курицу изобразил — она хоть улыбнулась. Плакать перестала. Успокоилась, на меня платком махнула.

— Иди уж, поздно уже.

Собратья попандопулы! Кому из вас приходилось работать шутом? Не перед королями-императорами, а перед собственной холопкой? Скоморошничать и фиглярничать, чтобы ваша рабыня не плакала? Или это я один такой придурок, которому женщину просто жалко?

А насчёт мужиков — правда: надо будет бобылей в Смоленске набрать — демографическая ситуация у меня в вотчине… не выправляется. Беженцы её ещё усугубили — баб да девок у них больше.

Попадизм — это биквадратный маразм. Потому что, кроме технологии с экономикой, непрерывно по голове стучит психология с политикой. А маразм — потому что всё не так! Неправильно, по-средневековом — всё! А мне — разбираться, мозги корячить. Вместо «изобрести паровоз» — изобретаю аутотренинг для брошенной молодым мужем женщины. И вот за этим надо было вляпываться в 12 век? — А в какой?

Кстати, они же венчанные! Просто привести мужиков — «на, выбирай» — не получится. А развод — снова попа, денег платить…

Цыкнуть на этого Хохряковича? Типа: «стерпится — слюбиться»? Или там: «жена — не рукавица, с белой ручки не смахнёшь и за пояс не заткнёшь»? Может, его просто побить? — Она плакать будет…

Таких заморочек, как у Фильки и Домны — через одного. Хорошо хоть Трифена… Соскучился я. По дому.

На другой день завёз Артёмия к Маре. Та тоже ко мне с делами, с наездами… — но после. Умная баба: когда я ей ноги мечника показал — только шипанула:

— Пшшшёл с отседова, не мешшшай.

Если у Артёмия газовая гангрена начнётся… лучше бы я его в Новгород-Северском прирезал…

Теперь Рябиновка, владетель наш, родный батюшка Аким Янович. Чем-то он меня порадует?

Что там говорил Вольтер о целибате? — Всех правителей надо кастрировать. Уточню Вольтера: и владетелей — тоже.

Ещё в начале ноября Аким с Яковом перебрались из столь достопамятных мне сеней возле «гаечного недостроя» в тёплую избу. Недалеко — через дверь. Я туда и сунулся. Сидит задумчивый лаоконист Яков на лавке и тачает сапоги свои. Мрачный какой-то… Он и так-то… А тут — и вовсе… «тачальник-молчальник».

Чтобы все понимали: сапожник — это специальность. А ремонт сапог — регламентное занятие каждого мужчины. Ну, кроме тех, за которых этот ремонт делают слуги.

Занятие — чуть реже, чем в бане помыться — каждые две-три недели. «Сапог каши просит» в «Святой Руси» — не признак нищеты, а норма жизни. Причина простая — сырость. Нитки сгнивают. Хоть воском их промазывай, хоть в масле вываривай. Отчасти из-за этого на Руси такая любовь к лаптям.

Мне по молодости пришлось малость по-сапожничать. Был период, когда у жены туфельки просто «горели», каблуки стаями летали. Инструмент кое-какой довелось собрать: ножик сапожный, лапку, дратву… Если кто не знает: дратва — это не морда после драки, это нитка такая. Как-то коллеги-попаданцы насчёт сапожного ремесла… Босые, наверно, ходят.

По моим прикидкам, в избах с «белыми» печками, сапоги живут в разы дольше. Суше и теплее в доме. Во какой побочный обувной эффект от моей кирпичной деятельности!

— Здрав будь, Яков! А Аким где?

Посмотрел, помолчал, поднёс ко рту сапог. Типа — нитку перекусить. Говорить не хочет: не видишь что ли — рот занят. Мотнул головой в сторону следующей двери. Лаоконист! Слово ему сказать — труд великий.

Уже в сенях услышал за спиной глубокий, тяжкий вздох. Чего-то мужику нехорошо. На душе нехорошо.

Додумать не успел — ввалился в следующую избу. За столом Аким орехи колет, ядрышки в миску складывает. Рядом Ивица сидит, вышивает чего-то. Видать, в усадьбе возобновился запас рушничков. Я, конечно, рад, но… что-то в доме не так. Как-то… неправильно.

— Здрав будь, Аким Янович.

— О, и Ванюша припожаловал. Давненько тебя ждём-поджидаем. Проходи-присаживайся. Узвару клюквенного не желаешь? Али покрепче чего?

Дед головой — мах, Ивица шитьё отложила и из избы — фырр…

Факеншит на мою лысую голову! Понял что неправильно! Здесь живёт баба. То есть, я понимаю — здесь опочивальня Рябиновского владетеля Акима Яновича Рябины — вон его вещи лежат. Но повсюду чувствуется женская рука.

Какое огромное количество выдумок было сказано про «руку Москвы» или, там, «руки ЦРУ с госдепом». И так мало про «женскую руку». А она — везде. И дело не в чистоте — дело в мелочах, которые придают помещению уют.

Дать определение уюту… не рискну. Но разница — сразу чувствуется. Жена так и говорила:

— У тебя вечно как в шофёрском общежитии!

Вот здесь стол накрыт белой скатертью. Я бы так не сделал — стол он и есть стол. Поверхность для размещения мисок. А тряпку эту заляпают, потом стирать её…

Карточная народная мудрость: «два главных врага преферанса — скатерть и женщина». Карт игральных здесь вообще нет — сначала надо книгопечатание спрогрессировать. А вот «враги» — уже есть. Скатерть — вижу, а…

— Аким Янович, ты, никак, подженился?

— Ты…! Я…! А тебе-то что?! Она на моём дворе живёт, мой хлеб жуёт! Я в Рябиновке господин! Хоть бы и твоя роба…

«Наезжалово» к концу произнесения несколько… «ослабелово». Дед, явно, встревожен и неуверен. Оттого и бородёнку свою чуть не до горизонта задирает.

«Моя роба»? Ну не Любава же!

— Так ты с Ивицей сошёлся?!

— И чего?! Я тут хозяин! Кого хочу — того и… приглашаю.

Хреново. Судя по форме окончания предложения, у деда не только «отношения», но и «чуйвства». А она — чужая венчанная жена. И законный муж у неё — дебил-молотобоец…

— А ты не боись, не боись! Я и об дурне твоём подумал — бабёнку ему яловую из «паучих» подогнал. Твой-то Меньшак на ей трудился-трудился, а без толку. Придурку твоему — всё едино. А? Что скажешь, Иване?

Видать крепко молодайка старика зацепила — вон как жалобно спрашивает.

— Может, Ваня, хоть третий сын нормальный будет. А то — что ты, что Плаксень… Кабы смешать бы вас да пополам поделить…

— Ты мёд с дёгтем смешивать не пробовал? А потом пополам делить… Ладно, пойду я, кузню гляну. Ольбег-то где?

Вот и поговорили. Я дорогой пытался продумать беседу. Как бы с дедом о походе моём потолковать, по-рассказывать не рассказывая. Подробностей кое-каких хотел вызнать. С нашими действиями на будущее определиться… А тут… «лямур» и… и факеншит.