Александр Годов - Я не умру

Секст жил сегодняшним анимамом. Для него не существовало понятия «вчера». Всё, что касалось его «Я», забывалось. Хотя это не мешало ему просчитывать многоходовые интриги и отыскивать врагов.

Он хотел получить полную свободу от старейшин. Не жаждал, не мечтал, не вожделел — лишь хотел. Независимость от чьего-либо решения открывала новые возможности. Нет, он не собирался свергать Безымянного Короля, не собирался убивать старейшин. Секст понимал, что работал не в полную силу. Забытое прошлое мешало объективно воспринимать реальность. А дефекты вели к краху системы. Что если со временемм будет забываться нужная информация? Что если старейшины пожелают избавиться от него?

Нет, прошлое должно быть вскрыто.

Секст закрыл глаза.

Предчувствие больших перемен не покидало его. Скоро состоится совет старейшин в королевском замке. Скорее всего, кого-то из демортиуусов отправят в Юменту разбираться с ростками новой веры в единого бога. И Секст был уверен, что выберут его. Самый молодой претор-священнослужитель, самый способный воин. Безымянному Королю будет сложно устоять.

«А если я предназначен для чего-то другого?»

В любом случае ответ узнается в скором времени.

Сегодня Секст заметил, как сильно дрожал воздух вокруг дагула Сира. Ему даже показалось, как шевельнулись крылья бога. Однако уверенно об этом сказать он не мог. Жаль только, что комната астрономов в такой поздний потестатем была закрыта. Утром придется с кудбирионом Немерием провести тренировочные бои с его палангаями, а там уже и совет старейшин начнется… Возможно, к концу анимама удастся взглянуть в подзорную трубу.

Или же сегодня отказаться от умулусной настойки и сообщить обо всем владыкам? Нет, глупо. Наверняка старейшины тоже заметили изменения с дагулами…

Секст открыл глаза, посмотрел в окно и заметил красный яркий блеск звезды Тестатема.

Пора.

Налив алкоголь в миску, он отхлебнул из неё, наслаждаясь покалыванием в нёбе. Жидкий огонь скользнул по пищеводу, распространяя мнимое тепло по сосудам. Кожа на лице порозовела, радужная оболочка глаз стала мутной, как воды подземных рек. Секст мог рассчитать до перкутов, что произойдет с его телом.

Сердце учащенно забилось. Воспоминания, словно приступ тошноты, дали о себе знать. Они всегда были зыбки, как пески подземных пещер. Тысячи снов прошли через его сознание, но ни один не давал четких ответов на мучившие вопросы. Они оставляли после себя лишь следы прежних эмоций, но никогда не были конкретными. Секст глубоко вздохнул. Например, он большую часть жизни провел в Юменте, однако в сновидениях город был неясным, как далекие ледяные пустыни Венерандума. Сколько не пытайся узнать родные места — не получится…

— Вы хотите продать сына? — спросил старик. Он обладал голосом жеманной вдовы: чуть крикливый, чуть ласковый, чуть хитрый.

Древние лохмотья висели на нем как на вешалке; толстые нити синих вен обвивали худые руки; под длинными ногтями чернела земля; беззубый рот непрестанно двигался. Но больше всего внимание приковывала к себе борода: длинная, густая и ухоженная.

Секст повернулся в сторону матери. Она не была красавицей, это он понимал с самых юных хакима: невероятных размеров живот, толстые пальцы, грубые черты лица, волосатые руки. Вдобавок ко всему она болела красной желчью, болезнью пьяниц. Черви грызли её тело. Порой они вытягивали тонкие, похожие на волосинки, тельца из человеческой кожи и извивались в только им понятном танце. Мать любила с хрустом выдергивать их из собственной плоти.

— Вы точно хотите продать сына? — повторил старик и погладил бороду.

Мать облизала губы и кивнула. Белки её глаз покраснели, без труда можно было разглядеть, как в них извивались черви.

Секст вытащил из кармана платок и протянул матери:

— На.

Сколько ему тогда было? Пять хакима? Шесть? Нет ответа.

Он еще со вчерашнего анимама догадался, что мама собирается продать его. Поэтому он решил сделать ей подарок, чтобы она передумала. Он разорвал свою лучшую — и единственную — рубашку на лоскутки и из самого чистого сделал платок.

— На, — сказал маленький Секст и протянул кусочек ткани. — Чтобы ты не плакала.

Глаза матери были холодными и пустыми. Настойка умулуса давно превратила её мозг в вязкую кашицу, в которой плавали паразиты.

— Пять талантов, — сказала мать.

— Это дорого для такого сопляка, — ответил старик. — Взгляни на него: он худ и грязен.

— Шесть талантов. Грязь можно смыть. А если кормить мальчика жирной пищей в течение семи анимамов, то он станет толстеньким и мягким.

Секст продолжал держать платок. Она назвала его мальчиком! Забыла про имя?

— А хорошо ли он обучается? — спросил старик.

— Тебе не все ли равно? Я же знаю, для каких целей он тебе нужен. Раскорми мальчика, и его попка станет самым сладеньким плодом, что ты, старик, когда-либо вкушал.

— Мне он нужен не для игр с плотью.

Секст попытался оглядеться, но мир сжался до маленького круга, в котором находился он, мать и старик. Непроглядная тьма окутывала их.

— Я предлагаю тебе четыре таланта, женщина.

— Нет. Семь талантов.

— Да ты сошла с ума, глупая! Неужели умулус иссушил твои мозги?

— Испытай мальчика, — сказала мать и растянула губы в лягушачьей улыбке.

Старик бросил взгляд на Секста. Глаза его напоминали мутное бесцветие трясины.

— Повтори имя, мальчик, — приказал он. — Друз Юлий Клавдий Ретус Маенас Эмилий.

Секст повернулся к матери, попытался было вновь протянуть ей платок, но получил кулаком в челюсть.

— Повтори за стариком его имя, маленький выблядок!

Мальчик ощутил соленый привкус во рту, проглотил сгусток собственной крови и произнес:

— Друз Юлий Клавдий Ретус Маенас Эмилий.

Старик кивнул, пожевал губы.

— Шесть талантов, — вынес он вердикт. — И ни монетой больше.

— Хорошо, — как приговор, произнесла мать Секста.

…Это воспоминание он видел миллион раз. Менялась лишь одежда старика да цвет платка. И они никак не влияли на происходящее. Именно поэтому данному осколку прошлого можно было доверять.

Секст открыл глаза.

Его продали старейшинам за шесть талантов. Достаточно крупная сумма для простушки, коей и была его мать. Событийные вероятности закружились в сознании Секста. Он попытался понять причину действий этой женщины, чтобы в дальнейшем построить совершенную и непротиворечивую модель его детства.

Зачем мать продала его? Нужны были монеты на настойку умулуса? Вряд ли. В Юменте алкоголь продавали практически задаром. Витамы с каждого спуска в подземные пещеры приносили с собой целые снопы хмельной травы. Поэтому в Юменте настойку умулуса пробовали многие — и хаяты, и торговцы, и фермеры. Другое дело, что люди часто не пили алкоголь из-за возможности заразиться красной желчью. Один маленький червячок, попавший в бочку с хмельным, мог заразить сотни людей.