Роберт Сильверберг - Песни умирающей земли. Составители Джордж Р. Р. Мартин и Гарднер Дозуа

Однако те ее разочаровали. Подгоревшая морская свинья, вымоченная в настойке из айвы и можжевельника, оказалась пресной и безвкусной, а бланманже из саранчи не шло ни в какое сравнение с желе Пайтим Норингал.

Только пена медуз оправдала ожидания — розоватая жидкость восхитительной чистоты, с вяжущим вкусом.

Три бокала успокоили ее, и Салуна моментально забыла причину своего присутствия на празднике; она принялась безразлично бродить среди толпы, наслаждаясь отражением собственного шелкового одеяния в высоких полированных стенах и восхищенными взглядами опьяневших кавалеров и дам.

Когда один из мужчин сделал ей крайне непристойное предложение, Салуна опечалилась, расстегнула ожерелье и, пробормотав активирующее заклинание, раздавила первую ядовитую бусину у самых ноздрей гостя.

— Роскошный аромат, — плотоядно прожурчал аристократ. Внезапно он издал вопль и рухнул на спину, засучил руками и ногами, а потом внезапно погрузился в глубокий сон.

Салуна начала прокладывать себе путь сквозь заполненный двор. Через каждые несколько шагов она снимала очередную бусину, произнося соответствующее заклинание, и давила пальцами похожий на драгоценный камень сосуд. Она не останавливалась, чтобы оглянуться, пока не сделала круг по комнате, задействовав при этом все грибные заклинания. Только тогда она посмотрела назад с довольной улыбкой, замечая испуганные движения в толпе гостей.

То тут, то там веселившиеся люди подпрыгивали, метались и крутились, как в пляске святого Витта, и так же быстро падали на пол без чувств. Другие замирали на месте, словно разодетые статуи. Третьи начинали хохотать с нездоровой веселостью, а затем с сумасшедшими глазами сдирали с себя одежду и носились по атриуму, кукарекая, словно петухи, и курлыкая, как голуби.

— Клянусь бедрами Сладкой Бенты, их постигло безумие короля! — воскликнул один из придворных.

Салуна привстала на носочки и увидела высокую фигуру, стремительно двигавшуюся к королевскому помосту. Огненная ведьма ворвалась на него, не обращая внимания на танцоров, музыкантов и янычар, и встала перед королем, который пронзительно захохотал, увидев ее.

— А вот кого мы сейчас пощекочем! — воскликнул он и попытался схватить ведьму за талию. — Долго я ждал твоего возвращения в нашу веселую компанию! Давай, потанцуй со мной, конфетка!

— Кимбол Паолина!

Голос огненной ведьмы разнесся по атриуму. Вздохи раздались при звуке имени короля, кто-то неосторожно засмеялся. Но король продолжал пританцовывать, и булькающий смех срывался с его дряблых губ. Огненная ведьма подняла руку.

— Смотри же на разрушение своей глупой династии! — вскричала она. — Пусть кости и жилы станут фисгармонией, на которой будет сыгран твой последний гавот.

Чудовищный свет зажегся в глазах Пайтим Норингал. Ее браслеты превратились в полоски шипящего золота. Василиск в волосах оскалил клыки. Она подняла руку, высвободив жезл из сияющего адаманта, усеянного тайными числами и неизвестными символами. Яростный свет пробежал по всей его длине, и жезл расщепился на две части, каждая из которых вспыхнула музыкальными ключами, нотными знаками и верхними медиантами, разветвлявшимися линиями и завитками; каждый призрак был из каких-то древних нот, языков или гимнов.

Салуна моргнула, слишком ошеломленная, чтобы убежать или хотя бы шевельнуться, даже когда огненная ведьма с пронзительным криком воздела над головой половинки жезла и ударила их друг о друга. Воцарилась тишина, нарушаемая только рваным дыханием короля.

«Это обман», — подумала Салуна, и по толпе пронеслась та же мысль, на лицах появилось облегчение.

Чародейка быстро повернулась, чтобы уйти, раздумывая, как добраться до лодки, когда откуда-то сверху долетела одна-единственная нота пронзительной сладости.

Салуна замерла в восхищении. Такую ноту мог извлечь Эстрагал из своей желтой дудочки, когда впервые сыграл утром на Земле и поднял рассвет из глубин дремлющего моря. Она заплакала, вспомнив тот день в детстве, когда заснула на поле, заросшем желтой булавницей и волшебными плаунами, — а проснулась уже под небом, усыпанным ослепительными звездами.

Никогда еще она не слышала такой музыки! Протяжная нота наполнила ее доброжелательностью, на губах она ощутила вкус меда; по лицам людей вокруг Салуна видела, что все ощущали то же самое: смесь радости и сожаления, страсти и насыщения, восторженное и одновременно печальное желание.

Положение спасла Пайтим Норингал. С удивительным проворством она спрыгнула с помоста, помедлив лишь для того, чтобы отпить чего-то из маленького сосуда, и опрометью бросилась к двери.

Салуна нахмурилась. Ее восторг померк от воспоминания о чем-то менее приятном, и какой-то другой вкус появился на языке…

Универсальное противоядие.

Слабыми руками она нащупала сквозь серебряные складки сумку с травами. Пальцы, разрывая ткань, добрались до хрустального сосуда и вытащили его наружу. Салуна открыла виал и выпила содержимое.

Всего одна капля коснулась ее языка. Не веря, она встряхнула сосуд снова, затем пригляделась.

Виал был пуст.

Вероломная огненная ведьма!

Слишком поздно выявилось предательство Пайтим: она настояла, чтобы Салуна довезла ее на своей лодке, и украла ее часть противоядия, чтобы удвоить собственную защиту. В этот самый момент она может взять снаружи любое транспортное средство, пока ее наивная соседка погибает от предательства. Салуна отчаянно присосалась к горлышку хрустального сосуда, пытаясь добыть еще хоть каплю противоядия, пока не подействовала черная жемчужина.

Но как раз в этот момент печальную ноту сменила новая мелодия. Прекрасные трубы, барабаны и флейты присоединились к болеро, которое пронеслось, ускорилось, а затем смолкло, оставив лишь бешеный, даже жестокий ритм. Салуна качнулась в сторону, как и люди вокруг нее; некоторые из них нетерпеливо взмахивали руками, натыкались друг на друга, словно дети, игравшие в «Найди свою даму».

— Вариана! О прекрасная Вариана, что это за предательство?

— Никогда я не должна была уходить от тебя, Капилосо, ты забрал мое сердце.

— Эссик Лонгстар, о мое бедное прекрасное дитя!..

Воздух наполнился горькими плачами: все принимали живых за давно упокоившихся любимых. Музыка смолкла лишь затем, чтобы вернуться с новой силой и большей громкостью. Матери стенали об убитых детях; преданные любовники царапали собственные щеки и грудь. Янычары срывали ливреи и хватали сослуживцев, принимая их за неверных возлюбленных. Салуна помедлила с и без того затянувшимся уходом.

Она знала эту дикую колыбельную: разве не она звучала у ее собственной детской кроватки? Чародейка замерла, а потом ноги сами начали выплясывать сложные па на вымощенном плиткой полу.