Роберт Сильверберг - Песни умирающей земли. Составители Джордж Р. Р. Мартин и Гарднер Дозуа

Марк Твен писал: «Разница между правильным словом и почти правильным огромная — такая же, как между молнией и мерцанием светлячка».

Джека Вэнса спросили однажды на съезде научных фантастов, откуда он взял имя «Кугель» и, если на то пошло, остальные имена для своих персонажей. Он ответил: «Я подбираю имя и пробую его на вкус, чтобы понять, как оно звучит». Джека Вэнса называли Шекспиром научной фантастики. Я пробую это имя на вкус, и оно звучит как надо.

За крутым лесистым каньоном, по дну которого бежит узенькая речка Дерна, простирается унылый ландшафт, усеянный крохотными деревеньками. Однажды вечером здесь был обнаружен бродящий по округе мальчонка годиков двух от роду. В тускло-красном свете закатного солнца, среди высоких куп сорняков и мрачных колючих кустарников его запросто могли бы и не заметить. Но не исключено, что золотистые волосы мальчика по ошибке приняли за нечто ценное.

Парень по имени Свинд, нашедший малыша, быстро понял, в чем дело, но все же отнес его в ближайшее село — Крысград.

— Эй, Свинд, ты что, не мог оставить это там, где нашел? Где твое милосердие? Любой проходящий мимо голодный кот или призрак только поблагодарили бы тебя.

— Цыц! — буркнул Свинд, сбросив ревущего мальчишку в грязь. — В эпоху умирающего солнца любая жизнь ценна и должна быть сохранена — чтобы, к примеру, понести кару за дерзкое упорство.

Вот так вот Свинд и его жена Сланнт вырастили мальчика, следуя деревенским обычаям.

Они держали его впроголодь и осыпали побоями, сопровождая все свои действия колкими насмешками и бранью, как это обычно бывает в селах. Однако, несмотря на подобную заботу, приемыш дорос до восемнадцати лет. Парень имел хорошее сложение и был довольно симпатичен — смуглый, с большими черными глазами и по-прежнему золотыми волосами, скрытыми, однако, под коркой грязи, прилежно втиравшейся Сланнт и прочими в голову воспитаннику.

Нарекли паренька Блуркелем, но к семи годам он, кажется, вспомнил свое настоящее имя — Эвилло (по крайней мере, сам он был в этом уверен). Все остальное из прежней жизни покрывал густой мрак.

Крысград соседствовал с еще одной деревенькой, столь же неприглядным Плоджем. Ежемесячно жители обоих сел встречались на голой скале, которую одни называли пиком Крысплод, а другие — Плодкрыс. Там люди рассаживались у большого костра, пили брагу из шишек конопли, вопили нестройным хором похабные или жалостливые песни и рассказывали скучнейшие истории.

Итак, наступил очередной праздничный день.

На пике собрался весь Крысград, и Эвилло волей-неволей тоже отправился туда.

Торжества проходили так же, как и всегда, с каждой минутой становясь все отвратительнее. К тому часу, когда старое солнце поползло к своему логову на западе, над пиком и окрестными кустарниками уже раздавались грубые песнопения и звуки, сопровождающие рвоту.

Эвилло, дабы избежать внимания определенных неприятных ему деревенских девиц, взобрался на одинокий даобадо, раскинувший свои бронзовые сучья за скалой. Отсюда он внезапно заметил шагающую в сторону пика фигуру.

Эвилло смотрел во все глаза, размышляя, не померещился ли ему пришелец; чужаки редко забредали сюда. Но, как ни странно, хотя скудный закатный свет был уже багрян, как старое вино Танвилката, очертания прорисовывались все четче — фигура человека в плаще с капюшоном.

В ушах Эвилло громыхало — так билось его сердце.

И тут деревенский страж, обязанности которого этим вечером исполнял главный рубщик Фоуп, тоже заметил пришельца — и заорал что было мочи.

Ошеломленные бражники умолкли. Многие вскочили, пошатываясь на неверных ногах, и все до единого уставились на незнакомца в сером плаще.

— Стой! — рявкнул Фоуп, взмахнув топором. — Назови свое имя и намерения.

— А также знай, — добавил Глак, грузчик туш, — что врагов мы убиваем немедленно, а друзья, заглядывающие к нам, обычно приносят подарки.

Загадочная фигура приблизилась еще и заговорила негромко и торжественно:

— Я не враг и не друг. Но подарок преподнесу.

Глупая жадность пересилила столь же глупую браваду селян. Задние поднажали, и все столпились вокруг шагнувшего в освещенную область чужака.

Сидевший на дереве Эвилло ждал, что сейчас магия — если она есть — развеется, маска упадет и откроется истинное чудовищное лицо пришельца. Однако фигура в плаще ни во что не превратилась. Гость просто подошел к огню и присел на огромный плоский камень. Тогда-то Эвилло и почудилось, что под скрывающим лицо капюшоном сверкнули глаза отнюдь не обычного человека. Сила духа и сила мысли горели в них. На миг взгляды паренька и пришельца встретились — всего лишь на миг.

— Садитесь, — сказал незнакомец деревенским, и такая властность исходила от него, что люди повиновались. — Подарок мой скромен, но вы получите его. Знайте же, что я Канья Век, Сказитель. Тот, кто вынужден, подчиняясь безымянной, но всемогущей силе, путешествовать по Умирающей Земле и рассказывать свои истории людям, желающим слушать.

Бессмысленных пьяных криков как не бывало — точно садящееся солнце стерло все следы буйства последним взмахом пропитанной вином губки. В полной тишине расширились глаза и приоткрылись рты — селяне застыли в ожидании, как завороженные дети. И Эвилло с ними; он — в первую очередь.

Всю эту безлунную ночь, одну из многих вечно безлунных ночей, говорил Сказитель.

Истории текли непрерывным потоком, то короткие и страшные, то нежные и чарующие, и загадочные, и скабрезные, и уморительные, и приводящие в ужас. Власть Каньи Века над слушателями была такова, что ни один человек не пошевелил и пальцем, не подал и признака жизни — разве что моргал, да охал, да вздыхал, да разражался хохотом. Выпивка оставалась нетронутой, угли костра едва тлели, а люди все сидели и сидели. Что же до Эвилло, он словно бы наконец обрел истинную реальность, подлинный мир, ничуть не похожий на тесную каморку, которую занимал вот уже шестнадцать лет.

Излагая истории своих героев и героинь, Канья Век описывал и различные места, на фоне которых происходили действия. Он говорил об Асколезе, о белом полуразрушенном Каиине, о земле сапонидов, златоглазые обитатели которой жили на вершинах гор Фер-Аквила. Он описал землю Падающей Стены, и дикий Каучике, и древнюю метрополию, обреченный Олекнит, и отдаленные, замкнутые и таинственные районы Кобальтовых гор, и страшные леса Лиг Тига и Великого Эрма. Он упомянул демоническую вселенную Джелдреда, созданную как вместилище зла, и Эмбелион, иной мир, который сотворил для себя невидимый чародей Пандельюм, чтобы скрываться там, — мир, в котором вместо небес колыхались бесчисленные радуги. Он рассказал об Альмери, что на юге — родине не героя, а скорее того, кто шел наперерез всему героическому, — Кугеля, величавшего себя Хитроумным, привлекавшего к себе всеобщее внимание, длинноногого, ловкорукого, чуткопалого, благословенного дьявольской удачей — и отмеченного проклятым невезением, кои свойства вечно противоречили друг другу.