Елизавета Дворецкая - Лесная невеста. Проклятие Дивины

Есть только одна загвоздка. Здешняя старшая жрица помогает ему именно потому, что за ним стоит вещая вила. Если он расскажет ей, что хочет избавиться от этого опасного покровительства, жрица перестанет ему помогать.

Значит, нужно дождаться, когда ее помощь как князю ему уже не понадобится, и тогда попросить помощи как простому человеку.

В сенях стукнула дверь, кто-то ворвался и кого-то сшиб, а потом раздался крик запыхавшегося Гнездилы:

– Князь! Всем скорее вставать! Из города напали!

Все в избе мгновенно вскочили, схватились за кожухи и оружие. Зимобор рванул занавеску, так что та слетела с жерди.

– Что такое?

– Напали какие-то козлы! – докладывал Гнездила, кметь из Судимерова десятка. – Не видно там ничего, не слышно, а вдруг на дозор накинулись!

– Много их?

– А хрен их маму знает, не видно же ничего, говорю!

Кмети уж толпой валили наружу, на ходу затягивая ремешки шлемов, толкались, разбирая в сенях щиты и копья. Во дворе кричали десятники, пытаясь собрать своих, но увидеть их сквозь метель могли только вплотную.

На прикрытие метели и на неожиданность и рассчитывал Оклада, «с родом и старейшинами» досоветовавшийся именно до этого. От старой жрицы они узнали, что Окладина дочь в святилище и среди чужаков ее нет. Оклада уже думал об этом, когда выговаривал у смолян время до завтрашнего вечера, и совет его поддержал. Одно дело – заключать союз с каким-то князем, пусть и угренским, как равный с равным, и совсем другое – силой быть принужденным платить дань. На Жижале сидели многочисленные и сильные роды, и смириться с принуждением просто так они не хотели.

Под пологом летящего снега верхневражская дружина вышла из городских ворот, и смоляне ее не заметили. И как они могли заметить, если густо падавшие хлопья не позволяли видеть дальше вытянутой руки, а костры, от ветра загороженные со всех сторон щитами, только эти щиты и освещали?

Когда из метели прямо в паре шагов вдруг стали выскакивать темные фигуры с топорами и рогатинами, кмети ничего не поняли, но спасла привычка отражать удар, не думая. Гнездила кинулся будить остальных, а дозорные десятки обороняли избы, не давая жижальцам напасть на неодетых и не готовых к битве смолян. Те и другие не могли видеть своих противников, но жижальцев выручало то, что они были у себя дома и хорошо знали расположение построек. Зимобор понимал, что обоз с собранной данью тоже станет целью нападавших. У обоза имелась своя охрана, но на помощь ей он послал Красовита с его дружиной.

Сколько бы ни собралось в Верхневражье жижальцев, едва ли их могло быть больше трех сотен. Смоляне были лучше вооружены, все кмети имели шлемы, и даже у воев в обозе у каждого имелся щит. У жижальцев щитов не было, потому что в обыденной жизни это ни к чему, а воевать они ни с кем не собирались. Главная сложность для тех и других была в том, чтобы в метели отличить своих от чужих.

Битва разгорелась бурная, но путаная и бестолковая до крайности. Завидев среди снега темную фигуру, каждый из смолян первым делом кричал: «Рарог!» Иногда после этого фигура кидалась на него с оружием и приходилось вступать в бой; иногда фигура тоже кричала в ответ «Рарог!», а значит, это был свой. Местные кричали «Жижала!», но за свистом ветра и грохотом оружия не всегда удавалось расслышать, что там кричат. Своих смоляне отличали в основном по щитам и шлемам, если успевали их рассмотреть.

Побегав туда-сюда с мечом наготове, Зимобор быстро понял, что этим они ничего не добьются. Все смоляне уже были одеты и вооружены, защищать избы не было смысла, а обоз обороняли Предвар, Любиша и Красовит. Высматривать в снежной круговерти верхневражцев можно было до утра. Оставалось одно верное направление удара – на сам город.

Но, чтобы это сделать, Зимобору пришлось чуть ли не на ощупь отыскивать в метели своих людей и собирать в кучу. Каждый из кметей так же, как он сам, рыскал в поисках врага и почти с негодованием отталкивал обнаруженных своих. Трубить в рог Зимобор не хотел, чтобы не дать врагу знать о своих намерениях. И при этом все прислушивался: не затрубят ли от обоза, не надо ли бежать помогать туда? Но пока ничего такого не было слышно, да и не различишь звук рога среди свиста метели.

Обозной страже всяк: все, кто сюда лезет, – чужой, а значит, руби, и будешь молодец.

Вдруг кто-то схватил Зимобора за рукав и закричал голосом Коньши:

– Княже, это я, свои!

– Чего ты? – Зимобор обернулся. – Что у вас?

– Бежим скорей, я уже город взял! – возбужденно дыша, доложил Коньша.

– Как взял?

– А так! Прибегаю! Ворота нарас… пашку! Никого! Я туда! Там козел какой-то на меня… с топором! А тут Хорошка бежит, Корочунов, я ему… Короче, идем скорее, там уже драка, если не нажмем, ворота закроют, и опять весь круг заводить с начала!

Свистнув тем, кого успел собрать, Зимобор вслед за Коньшей устремился к воротам. Снег все шел, ноги вязли. В черно-белой тьме не удавалось ничего разглядеть, но где город, смоляне помнили, и он был достаточно большим, чтобы его не потерять.

Правда, поначалу Зимобор и Коньша ошиблись направлением, бодро вскарабкались на кручу и чуть не рухнули с обрыва на лед. Пришлось сдавать назад и брать левее. Наконец впереди из метели послышались крики и лязг железа. Несколько раз смоляне споткнулись о лежащие тела, раненые кричали и стонали, но сейчас было некогда разбираться, свои это или чужие.

Напав на смолян, часть жижальцев во главе с самим Окладой (с которым Зимобор пока так и не встретился) ввязалась в драку перед избами. Оклада тоже жаждал встречи, надеясь или убить, или захватить в плен смолянского князя, после чего можно будет требовать дань в пользу Верхневражья уже с него. Сборную дружину под предводительством своего брата Кривца он послал захватывать обоз. Дружина эта была сколочена из местных мужиков, искавших спасения в городе от пришлого князя. Каждый из них сам по себе был воин хоть куда: крепкие, сильные, ловко умеющие обращаться с топором и рогатиной, мужики были грозными противниками, а толстые овчинные кожухи и меховые шапки защищали не многим хуже, чем стегачи и кольчуги (поэтому многие из смолянских кметей зимой тоже предпочитали воевать в кожухах вместо стегачей). Не хватало мужикам только одного – навыка драться в строю и быть частью большого единого отряда. По старому родовому обычаю каждый держался поближе к своим братьям, сыновьям и прочим, с кем жил. И даже если воевода Кривец посылал налево, мужики бежали направо, потому что именно там им мерещился зять Смарун, стрый Внега, да и сам батяня вроде вон топором машет… Как бы не обидели чужаки батяню, надо подсобить!

В итоге верхневражская дружина вся рассыпалась на множество мелких ватажек, которые и не пытались объединиться. Проще всех пришлось опять же тем, кто добрался до обоза: там уже стало все ясно – вон возы, вон их сторожа, бей, и все будет наше!