Наталья Колесова - Король на площади

Эмма закатила глаза с выражением «опять он за свое!».

— Ну должен же кто-нибудь за тобой приглядывать, раз ты сам за собой приглядеть не в состоянии! Ума не приложу, как ты только без меня обходился!

— И сам не понимаю, — признался он. Получилось это уже не шутливо. Пальцы переплелись, Эмма положила его руку к себе на колено. Он удержал немедленный порыв исследовать это самое колено поподробнее. Вообще, присутствие и прикосновение Эммы были куда целительней и… живительней, чем все медицинские и колдовские ухищрения лекарей. Он уже начал обдумывать, насколько прилично в ее представлении прилечь к нему на кровать. В конце концов, спала же она рядом с ним в том проклятом каземате…

Но тут пришел дежурный лекарь и расшумелся, подробно перечисляя, какие именно неукоснительные правила целительного королевского режима нарушила княжна, злостно препятствуя тем выздоровлению его величества. Эмма прониклась, виновато улыбнулась и поспешно соскочила с кровати. Силвер отпустил ее и с сожалением и с облегчением: и впрямь, неизвестно, не опозорился бы он, начав то, что не сможет закончить…

Отец говорил, что король быстро поправляется, но вид самого Силвера этому противоречил: от лица один лишь прекрасный нос и остался. Да еще князь решил провести свой собственный курс лечения — приволок любимейшего и драгоценнейшего самогона на сорока травах. Да, Силвер явно пришелся ему по душе, но, зная отцовскую манеру потчевать, я отобрала фляжку: это зелье и здорового-то одной чаркой с ног валит! Правда, Силвер все равно лежит, конечно…

Впрочем, рука его была крепкой — здоровая, разумеется. Да и рассуждал он вполне ясно и искренне досадовал на собственную слабость и докучливых лекарей. Вот и славно, а то я боялась, что, увидев больного Силвера, так и останусь рядом с кроватью до самого его выздоровления, мешая врачам и раздражая самого короля.

Я ходила в парк, и в город, и на набережную: чтобы немного порисовать, а пуще всего наглядеться и запомнить Рист зимой. Он был таким, каким я его и представляла. Вместо того чтобы смягчить суровый облик города, снежное покрывало, наоборот, подчеркивало простые и строгие линии улиц и домов. Пышные белые шапки на крышах, прозрачные сосульки на водосточных трубах, снежные вихри на перекрестках, покрытые ажурным ледяным узором мосты через незамерзающие черные горные реки. Дым каминных труб. Теплый свет в окнах и пляшущие огоньки уличных фонарей. Ледяные фигуры на площадях. Краснощекие, кажется, совершенно не мерзнущие дети, устраивающие «покатушки» где можно и особенно где нельзя. Девушки, прячущие руки в кокетливые муфточки и стреляющие глазками из-под пушистых шалей и высоких капоров. Посвист полозьев городских саней. Звон зимних колокольчиков и веское «бумм» часового колокола на ратуше. Красноватые отсветы морозного заката и зимние сумерки, накрывающие город синим покровом…

Охранники постоянно следовали за мной по городу, хотя и не слишком мозолили глаза. Как-то в коридорах дворца я встретила Безликого и успела изловить его прежде, чем тот слился с тенью или шмыгнул сквозь стену. Потребовала ответа, отчего меня сторожат какие-то неизвестные люди, а не он сам? Мой бывший страж прятал взгляд, бормотал нечто неубедительное и невразумительное и лишь на строгий приказ отвечать вскинул голову и посмотрел мне в глаза прямо.

— Ваше сиятельство, я ведь обычный шпион, а не охранник…

— Я знаю.

— И у меня есть семья. Есть дети…

— Это прекрасно, — отозвалась я с недоумением.

— И что с ними со всеми станет, если я опять не уберегу королевскую невесту?

И, воспользовавшись моей растерянностью, молниеносно скрылся. Я покачала головой: какая невеста?! Бедняга мог бы так и не бояться выдуманной им самим ответственности. С тех пор как король окончательно поднялся на ноги, мы виделись с ним только за обедом. Да и то беседу вели в основном сами владыки. Правда, Рагнар никак не мог удержаться, чтобы не намекнуть или не завести прямой разговор о свадьбе. Решил взять короля измором? Зря. Силвер отделывался шутками и учтивыми улыбками. Наедине с отцом я тоже лишь отмахивалась. В конце концов, ворча, сыпля ругательствами и потрясая кулаками, князь отступился от «двух упрямых идиотов» и утешился нежной компанией очарованных им фрейлин.

Сегодня отец заговорил о возвращении. Удивляюсь, что он до сих пор этого не сделал — Рагнар не любит надолго оставлять княжество без присмотра. Я промолчала, словно все между нами было уже обсуждено и решено, и недрогнувшей рукой подлила себе еще вина. Почувствовала взгляд Силвера, но, когда подняла глаза, король рассматривал свои сцепленные пальцы.

— Вот как, — обронил он буднично. — Ну что ж, не смею вас задерживать. Понимаю, государственные хлопоты… Следует отдать необходимые распоряжения, чтобы путешествие ваших сиятельств было быстрым и приятным.

Порывисто поднялся и вышел. Мы с отцом переглянулись — Рагнар пожал плечами и принялся доедать свою индейку.

Я знала, что по возвращении в Вольфсбург не буду хандрить и рыдать ночами в подушку. Я с радостью войду в свой родной дом, с удовольствием увижусь с родственниками и старыми знакомыми. Я буду жить, смеяться и, конечно же, рисовать. Как говаривала бабушка: «Волна придет, волна уйдет, и все по-старому пойдет». Возможно, я даже выберу приятного мне мужчину, который будет настолько терпелив — или равнодушен, — что, кроме детей, подарит мне возможность продолжать писать картины. Если отец не может понять, отчего люди готовы платить деньги за мои «картинки», то, возможно, поймет кто-то другой. А Рист и Силвер все равно останутся со мной навсегда — как одно из самых ярких и щемяще-трогательных воспоминаний.

И пусть временами будет болеть сердце, это нормально — старые раны всегда беспокоят в непогоду…

Ведь сворачивающая горы и разрушающая границы любовь зачастую заставляет делать великие глупости — в том числе и вешаться тяжким якорем на шею любимых. Этого я делать никогда не стану. А Силвер не станет просить меня остаться. Кто я такая — сбежавшая невеста, унизившая его перед всем королевством и перед венценосными соседями! Гордость тоже часто бывает куда сильнее… всего.

Чтобы занять чем-то свои мысли и руки, я принялась разбирать вещи — что возьму с собой, а что мне никак в Вольфсбурге не понадобится. Оказывается, за эти полгода я обросла весьма внушительным скарбом…

Часы на ратуше отбили два часа ночи, но вздрогнула я не от этого боя, а от нетерпеливого громкого стука в дверь. Именно из-за этой нетерпеливости я и открыла засов, не задумываясь, не спросив кто…

И, не веря своим глазам, уставилась на стоящего на пороге: