Джин Вулф - Воин тумана (сборник)

Жаль, что и я не могу поехать с вами – мне Спарта нравится! Однако в настоящее время эта поездка, видимо, ни к чему. А тебя я хотел бы предупредить насчет Фемистокла.

Я сказал, что понимаю, сколь велика здесь власть этого человека.

– Это верно. К тому же он очень хитер. Помнишь, как он спрашивал прорицателя о том фракийском боге?

Я кивнул. Этого я еще забыть не успел.

– Его мать родом из Фракии, как и моя. Он эту страну знает вдоль и поперек. Он даже немного говорит по-фракийски и может объясниться с послами фракийских царей. Учти: если солжешь ему что-нибудь насчет Фракии, он тут же все поймет.

Похоже, сейчас было совсем неуместно объяснять Кимону, что Фракию я уже совершенно позабыл, так что я промолчал.

– И еще я хотел передать с тобой это письмо. Ты на нашем языке читать умеешь? Ты ведь хорошо говоришь по-эллински. – Я покачал головой. – Ах, не умеешь! Ну тогда я его тебе прочту сам. Это письмо одному из спартанских архонтов – его имя Киклос. – Кимон вытащил письмо из складок хитона и прочел: "Киклосу, сыну Антеса, Кимон, сын Мильтиада, шлет свой привет.

Латро, податель сего письма, достоин награды – и от тебя, и от нас.

Оберегай его от всяческих недобрых происков, мой добрый Киклос, дабы позор не пал на обе наши головы".

Я поблагодарил Кимона и попросил его приписать еще, чтобы этот архонт помог мне вернуться на родину. Кимон обещал это сделать и сказал, что позже пришлет мне новое письмо со слугой. Я собираюсь закатать его в свой первый свиток.

Вот, пожалуй, и все сколько-нибудь значительные события сегодняшнего дня, хотя могу добавить также, что поместье Кимона чрезвычайно красиво.

Дом вполне представляет собой как бы два соединенных между собой квадрата, и там очень много комнат. За конюшней расположены три больших амбара. Все службы и сам дом побелены известью и содержатся в безупречном порядке.

Сад, который я уже раньше описывал, по-моему, совершенно очарователен, но не меньшее восхищение вызывают у меня и луга, что раскинулись за садом. На густой сочной траве там резвятся веселые жеребята, почти такие же смешные и неловкие, как наш Полос. Я поговорил с работниками, разбиравшими стену вокруг поместья, и они сказали, что отец Кимона был великий человек, хотя я и так уже об этом догадался, а камни из этой стены должны отвезти на телегах в Афины и бросить в болото между Афинами и Пиреем в том месте, где Фемистокл и Кимон мечтают возвести длинную стену для защиты города. Я спросил, как же теперь Кимон намерен спасаться от прохожих, желающих полакомиться его фруктами, и работники отвечали, что он ничего против этого не имеет, пусть, мол, берут.

Богиня памяти дала мне возможность пережить самое странное из тех приключений, что могут выпасть на долю человека. Я не смог сразу вспомнить все, но Симонид считает, что с помощью этого приема я навсегда запомню не только минувший день, но и многие другие.

Мы большой компанией ужинали в просторном дворе. Кимон, наш хозяин, восседал во главе стола, Фемистокл справа от него, а Ксантипп слева. Рядом с Ксантиппом сидел его сын, красивый юноша, который не снимал головного убора во время трапезы, и его наставник, Дамон [222] Дамон – греческий теоретик музыки из Афин (сер. V в. до н.э.), советник Перикла, воспитатель юношества. Изменения в манере пения он связывал с потрясением общественного порядка, поэтому отвергал музыкальные новшества. , сварливый старикашка. Рядом с Фемистоклом сидел седобородый Симонид с острова Кеос, которого Гиперид называет величайшим из ныне живущих поэтов. Гиперид может говорить все, что ему вздумается, но я еще не забыл, что говорил мне Кимон о поэте Пиндаре, который заявляет, что я свободный человек. По-моему, нет лучше поэта, чем тот, кто объявляет человеку его право на свободу!

Эгесистрат устроился рядом с Симонидом, а дальше – Гиперид. Я сидел рядом с Дамоном и считал это большой неудачей, поскольку он все время брюзжал и всем без исключения возражал. (Потом-то я заметил, что возражает он лишь тем, кто что-нибудь скажет, а потому сидел и помалкивал, пребывая в полной безопасности.) Слева от меня сидел чернокожий – лучшей компании мне трудно было желать.

Эгесистрат, по-моему, вскоре увлекся разговором с поэтом, и оба почти ни на кого уже не обращали внимания, хотя довольно часто поглядывали через стол на меня. Маленький Полос помогал подавать на стол и сам ел тут же, пристроившись под ногами у гостей, но то и дело рысцой подбегал ко мне, сообщая о собственных переживаниях или спрашивая о чем-либо, что я, как ему казалось, непременно должен был знать, и вскоре все за столом стали над ним добродушно посмеиваться. А потом, поспорив с сыном Ксантиппа, они бросились вокруг стола наперегонки и налетели друг на друга, и Полос просто превратился во всеобщего любимца.

После трапезы принесли сладкоголосую лиру, как и предсказывал Фемистокл. Эгесистрат играл на ней и очень хорошо пел, после чего чернокожий стал знаками выражать мне свое восхищение и вспоминать, как мы пели когда-то вместе с женским хором. Он бил себя в грудь и потрясал воображаемым копьем, так что, по всей видимости, то был великий день.

Симонид тоже очень хорошо играл на лире, напевая стихи собственного сочинения. Перикл [223] Перикл (495-429 до н.э.) – крупнейший из афинских государственных деятелей, происходил из аристократического рода, но был демократом и проводником весьма прогрессивных идей. При Перикле Афинский морской союз превратился в морскую державу, в которой афинские граждане могли не только пользоваться преимуществами, но и активно участвовать в управлении. играл и пел почти так же хорошо, как Эгесистрат.

Дамон петь не пожелал, хотя, по словам Ксантиппа, голос у него когда-то был просто удивительный. Однако он сыграл нам на лире – играл он лучше всех. Кимон пел последним, и голос у него был замечательный. Когда он умолк, все мы стали громко восхищаться его искусством, стуча о столешницу своими чашами.

Затем слуги убрали со стола, и явились танцовщицы. Они танцевали на столе. У одной было целых пять кинжалов, и она танцевала среди них с огромным мастерством, а когда мы уже решили, что больше ничего особенного она нам не покажет, она высоко подпрыгнула внутри кружка, обозначенного остриями кинжалов, перевернулась в воздухе и приземлилась на руки. Все закричали от восторга, а она колесом прошлась по столу и скатилась на землю.

И тут Эгесистрат коснулся моего плеча, шепнув, что хотел бы поговорить со мной. Я вышел из-за стола и прошел с ним в небольшую комнатку, где уже сидел Симонид. Он спросил, помню ли я, как Кимон говорил, что именно здесь, в его поместье, Громовержец стал отцом всех муз. Я заверил его, что помню хорошо – Кимон рассказывал об этом как раз перед началом выступления певцов – но вот, увы, не знаю, кто такие Громовержец и музы.