Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — император

Ужас стиснул сердце с такой силой, что в груди заныло от острой боли. Пока Багровая Звезда страшно нависала в небе, я полагал, что она не просто огромная, а чудовищно огромная, что-то вроде авианосца, но сейчас авианосец рядом с Маркусом показался бы лодочкой.

В долине Отца Миелиса грузно осела гора из блистающей стали, где только в нижнем ярусе поместился бы крупный город. Все небо на востоке залило страшно-багровым, словно раскаленные угли звезд подожгли небосвод. Закат, подумал я устрашенно, закат Земли, а с нею и закат всего мира. Чтобы не показать, что ноги подкосились, пришлось опереться на рукоять меча, воткнутого в землю.

Маркус — эта верхняя половинка нейтронной звезды, так ее вижу и ничего с собой не могу поделать, — грузно вдавила в землю часть холма, оказавшись вплотную к скардеру. Массивные деревья моментально исчезли, как соломинки, скалы на той стороне долины осели и сровнялись с землей, придавленные чудовищной массой.

Я как будто издали слышал звон металла, конское ржание и громкие мужские голоса. Рыцари торопливо поднимаются в седла и готовятся, опустив копья, атаковать врага.

За нашими спинами суровые голоса затянули «Кирие элейсон». У меня мороз прокатился по спине от торжественности и осознания того, что все мы или почти все погибнем в этой неравной схватке.

Я обернулся к бледной, все еще разъяренной, но уже испуганной Бабетте.

— Возвращайся! И передай, явлюсь. Как только…

Она кивнула, все поняла — у меня лицо белое от страха и ярости, — вскинула руки и моментально истончилась, превратившись в бесцветный пар.

Я покосился на полные ожидания лица плотно окруживших меня рыцарей. Сейчас в багровом куполе распахнутся врата и появятся закованные в доспехи огромные чудовищные воины на покрытых толстым слоем железа конях и с копьями размером с деревья.

Этого ждут они, а чего жду я, еще не знаю. Но сердце сжимается в страхе, эта беда намного опаснее даже той, что ждала в аду, где все понятно и почти знакомо по легендам и апокрифам.

— Наш смертный час, — прошептал я. — Либо все поляжем, либо одолеем. И тогда придет наше время.

Тамплиер покосился с некоторым недоверием. Никогда я не был таким серьезным и даже патетическим, но сейчас во мне звучит некая грозная музыка, и я в самом деле готов на этом благородном порыве закрыть собой амбразуру или вырвать, как Данко, сердце из груди и осветить моему народу дорогу к спасению.

— Все поляжем, — подтвердил отец Дитрих сурово, — и обретем спасение у Господа. Либо сгинем, как и весь мир, запятнавший себя недостойной жизнью.

— Все в лес! — прокричал я. — Немедленно!.. Быстрее, быстрее!

Тамплиер промолчал, а Сигизмунд вскрикнул:

— Но как можно? Это же враг!

— Пусть он пока говорит со скардером, — крикнул я. — Что, никто не видит, Багровая Звезда вне нашей досягаемости?

Отец Дитрих перекрестился, но лицо вовсе не благочестивое, и я впервые подумал, что начинал он не с духовной семинарии.

— Сперва укроемся, — сказал он трезвым голосом. — Теперь знаем, как выглядит колесница Антихриста.

— Оставим только наблюдателей, — велел я. — Посмотрим, какие эти твари с виду. Чем вооружены. На чем передвигаются. Сэр Тамплиер, вы согласны? А то лицо у вас какое-то несогласное, словно вы убежденный карбонарий.

Тамплиер сказал угрюмо:

— Дождаться бы, когда выйдут… да вдарить!

— Знаете ли, сэр Тамплиер, — сказал я ласково, — я согласен, это красиво — идти в лобовую атаку с опущенными копьями на то, чего не знаем! Но глупо.

Альбрехт в помятых и сильно порубленных доспехах, покрытый гарью, но привычно щеголеватый, даже с крохотным султанчиком, укрепленным на верхушке серебряного конского налобника, посмотрел с седла на обоих чистых сердцами паладинов отечески и почти с любовью.

— Зато красиво, — сказал он ясным голосом. — И геройски… Песни потом будут петь. Молодых рыцарей надлежит воспитывать на таких примерах отваги и беззаветной доблести.

— А вот мне нужна победа, — огрызнулся я. — Согласен на любую, даже не геройскую. Главное — победить!

Альбрехт соскочил на землю, оруженосец перехватил повод, Тамплиер поморщился, во взгляде отразилось сильнейшее неодобрение.

— Ваше величество, ну что вы такое говорите!

— А что не так?

— А если, — спросил он, — победить недостойно?

Я фыркнул.

— Недостойных побед не бывает. Есть победы, и есть поражения. Победы всегда только блистательные! И чем дальше от нас, тем значительнее, а героев больше и больше!.. Вы что, книг не читали? Ах да, вы же ни разу не грамотный.

Он пророкотал обидчиво:

— Ваше величество!

— Блистательными, — пояснил я, — и даже героическими победы делают в летописях. Это нужно для воспитания молодежи в правильном направлении и чувстве прекрасной любви к королю и к этой, как ее, ах да, родине!

Примчался на взмыленном коне сотник Норберта, крикнул, не покидая седла:

— Наблюдатели посланы!.. Прощупают эту штуку со всех сторон… если удастся приблизиться.

— Спасибо, — сказал я. — Вы услышали мое мысленное повеление, ценю. Сейчас основная нагрузка и ответственность ложится на вас и на сэра Норберта!.. Продолжайте собирать все сведения о существах, что покажутся из этого корабля, не пренебрегая ни одной мелочью…

Тамплиер рыкнул:

— А мы?

— Все в лес, — повторил я. — Что, в самом деле настроились на красивую атаку с опущенными копьями? Да вы еще больше, чем я думал! Просто легендарный герой. В лес! До особого.

Альбрехт пробормотал:

— К тому же, сэр Тамплиер, вы человек не мелочный. Не ваше это дело — собирать сведения.

Норберт посмотрел на него осуждающе, повернулся в мою сторону.

— Простите… корабля?

Я отмахнулся.

— Небесный корабль тоже как бы корабль. Воздушный, знаете ли, корабль. Не в смысле, что сам воздушный, как вон ваша леди Кларитта вся как бы воздушная, взбитая, с приподнятыми, а что по воздуху прибыл.

— Но эта гора из железа! — напомнил Норберт. — А оно даже в воде тонет.

Я рыкнул:

— А если это легкое железо? И вообще, не спорить!.. Монарх не может ошибаться. Тем более в военное время.

Альбрехт подумал, сказал многозначительно:

— Кстати, ввиду военного времени… Ваше величество, не пора ли…

— Чего? — спросил я сердито. — Граф, что-то у вас морда хитрая. Если снова гадость, то я могу в неудержимом монаршьем гневе…

— Момент удобный, — объяснил он серьезно.

— Для чего?

Он чуть понизил голос:

— Принять императорскую корону.