Анна Чеблакова - Смерть волкам (СИ)

Лицо Ригтирна в продолжение всей этой тирады, казалось, каменело. Наконец, воспользовавшись паузой в речи учителя, юноша быстро его перебил:

— Что ж, я поговорю с Веглао. Вам, наверное, уже надо идти?

— Да-да, — заторопился старик. — Вы правы, мне ещё надо встретиться с родителями нескольких ребят… Согласитесь, куда правильнее поговорить с каждым отдельно, чем созывать все эти новомодные родительские собрания! Не вижу в этом смысла…

— До свидания, — Ригтирн закрыл за ним дверь и вздохнул несколько раз.

Веглао была наверху. Она мыла пол в коридоре. Сидя на корточках и зажав подол платья коленями, она скребла доски ручной щёткой. Её тёмно-русые волосы растрепались, тонкие руки, розовые от воды, были до локтей заляпаны пеной. Комочек пены поблёскивал и на носу.

— Мне надо поговорить с тобой, — окликнул её Ригтирн, может быть, слишком сердито.

— Я сейчас!

— Ладно, закончишь, тогда и поговорим, — отозвался Ригтирн, чувствуя облегчение оттого, что неприятный разговор удалось немного отодвинуть. Ругать сестру было для него самым последним делом. Он вышел на крыльцо, постоял там, сунув руки в карманы, потом сходил в маленький огород, расположенный позади дома. Как и все хорсинцы, Ригтирн и Веглао имели своё небольшое картофельное поле, находившееся за пределами деревни, а в их собственном огородике росли преимущественно лук, чеснок, бобы и морковка — больше ничего на скудной лесной земле не прижилось. Это ещё ничего — в ту осень 98-го, когда они приехали сюда, у них вообще не было никаких запасов на зиму; спасибо, соседи помогли.

Прошло целых пять лет с тех пор, как они переехали сюда, но для жителей Хорсина брат и сестра так и остались чужаками. Произошло это главным образом из-за того, что другие переселенцы заняли дома в самой деревне и постоянно общались с хорсинцами, а Ригтирн и его сестрёнка жили особняком и появлялись в Хорсине только тогда, когда им это было надо. Оба так и не завели близких друзей, и единственные, с кем они более-менее общались, была старая бездетная пара, жившая на окраине деревни — ветеран войны Гвеледил, работавший деревенским точильщиком и часовщиком, и его жена Лиенна, относившаяся к осиротевшим ребятам с робкой нежностью. Особенно Лиенна привязалась к Веглао: эта дикая, нелюдимая девочка была не из тех, которые всюду чувствуют себя как дома и быстро заводят друзей.

Честно говоря, сестра была главной головной болью Ригтирна. Он любил её больше жизни, потому что она была единственной родной душой, которая у него осталась, но не мог не видеть, что прежде весёлая и ласковая девочка с каждым днём становится всё тише, молчаливее и суровее. Ужасная участь их семьи и самого Ригтирна превратила в хмурого старика в теле двадцатидвухлетнего юноши, но то, что и Веглао до сих пор не до конца пришла в себя, ещё больше бередило его раны. Проклятая Красная Лихорадка, убившая их родителей, братьев и сестру, унесла с собой ещё кое-что — она унесла теплоту в отношениях Ригтирна и Веглао.

Сестра выскочила на крыльцо и выплеснула воду под тощую рябинку, которая росла рядом с лестницей. Затем она спустилась, поставила ведро на траву донцем вверх и, смахивая волосы со лба, подошла к Ригтирну.

— Я знаю, зачем он приходил, — с ходу заявила она. — Я не виновата, что мне не нравится его дурацкий предмет.

— Математика — это не дурацкий предмет, — сухо сказал Ригтирн. — Ты ведь знаешь, что у нас очень мало денег, и если ты хочешь поступить в институт, тебе придётся очень хорошо учиться.

Веглао упрямо дёрнула плечами:

— А может, я не хочу поступать в институт.

— Хочешь всю жизнь копаться в огороде и мыть полы?

Этот аргумент всегда действовал. Веглао на секунду обиженно нахмурилась, потом продолжила чуть смягчившимся голосом:

— Ригтирн, я не хочу учиться тому, что мне не понадобится. Вот ты меня стрелять учишь — это точно пригодится, я могу стать охотником или кем ещё. А все эти уравнения — да зачем они вообще?

— Танцы бесполезней, чем математика! — выпалил Ригтирн. Веглао мгновенно залилась краской. Брат, как и все другие, не знал об её чувствах к Тальнару Нерелу. Но даже если бы Ригтирн предположил, что Веглао кто-то нравится, о Тальнаре он подумал бы в последнюю очередь. Он не просто не любил Тальнара — он тихо презирал его. Всю свою жизнь Ригтирн работал: сначала на ферме у отца, потом в полях Хорсина, и считал, что главные черты хорошего человека — это трудолюбие, честность и неприхотливость. А если Тальнар и был честен, то уж трудягой его назвать никак было нельзя. Ригтирну он казался изнеженным, слабым и безвольным, и не сказать, чтоб он был так уж неправ. Все эти мысли промелькнули в голове Веглао за какие-то несколько секунд, и она почувствовала, как её щёки наливаются жаркой кровью.

— Не надо так говорить! — обиженно воскликнула она. — Ты… ты… ничего не понимаешь!

Ригтирн не успел ничего сказать — Веглао резко развернулась и побежала прочь. Она толкнула дверцу калитки так, что та, захлопываясь, со стуком ударила по столбику, а девочка тем временем пронеслась через всю лужайку и скрылась в лесу. Ригтирн остался стоять, молча глядя ей вслед. Его охватило противное чувство — гнев, обида, смущение, бессилие — всё вместе. Ему захотелось вздохнуть или сплюнуть, но он не сделал ни того, ни другого, а только молча пошёл в дом и закрыл за собой дверь.

Отца он убил, но в том, что произошло дальше, не участвовал. Только смотрел. Кривой Коготь созвал оборотней — а может, и не созывал, может, они просто прятались тут же в лесу и потом вышли наружу, привлечённые звуком выстрела и криками. Тальнар сидел на траве, упершись руками в землю. Его мутило, но он не мог отвести взгляда. И даже не потому, что Кривой Коготь велел ему смотреть на всё до конца, он даже и без этого не смог бы отвернуться. Позже он понял, что забыл всё это — то есть он помнил, что они сделали, но как это было, в памяти у него не сохранилось. И он думал, что ему повезло — если бы он запомнил всё до мельчайшей чёрточки, он бы наверняка стал таким же полоумным, как Щен.

Оборотни принесли с собой своё оружие — огнестрельного у них не было, если не считать ружья Лантадика, которое они получили в то утро. У них были с собой только ножи, а у двоих — топоры. Этими ножами и топорами они рубили и кромсали тело Лантадика до тех пор, пока Егерь Нерел не превратился в кучу кусков мяса и костей, которая уместнее выглядела бы на мясном ряду рынка. Одежду и сапоги перед этим с него сняли, охотничий нож забрали тоже. После этого они разожгли большой костёр и сожгли всё, что осталось от его отца. Тальнар не пролил ни одной слезы, даже когда увидел кровь, даже когда почувствовал неожиданно вкусный запах, вскоре превратившийся в запах гари и дыма. Задним умом он думал о том, что столб дыма поднимется высоко над лесом, но тот лишь расползался по земле, щипая глаза. Оборотни смотрели на костёр молча. Иногда только кое-кто из них говорил что-то о том, кто там горел, совершенно не слушаясь правила «о мёртвых либо хорошо, либо ничего». Под конец Щен вдруг громко захохотал, кинулся к костру и принялся кидать туда комки земли и сухие листья. Никто ему не мешал. Под конец он и сам успокоился, сел на свой тощий зад и обхватил колени руками. Тальнар видел, как отражается пламя в его мутных зрачках.