Андрэ Нортон - Грифон торжествует. Проклятие Зарстора

Раньше я уже смотрела в глаза смерти и была готова сама убивать. Но тогда я защищала себя или жизни других. Однако теперь взять и хладнокровно выстрелить, как вдруг осознала я, это совсем другое дело.

— Джервон! — раздался глухой голос со стороны красного пятнышка в тумане за приближавшимся мужчиной. Но он не повернул головы, хотя и остановился, по-прежнему сжимая меч в руке. Я могла видеть только смутные очертания его бледного лица под ободком шлема, когда после его остановки сама замерла в ожидании.

Из тумана выскользнула ещё одна фигура, почти такого же роста, что и мужчина, но более изящная — протянув руки ладонями вперёд, в древнем жесте, означающем мир. Миновав мужчину, ко мне приближался второй незнакомец, причём с такой уверенностью, словно мы были давно не видевшимися родственниками.

Доспехи этого воина имели странный голубоватый оттенок, как будто были изготовлены из какого-то неизвестного металла. Я неспешно опустила арбалет, хотя и не вернула его на прежнее место за поясом. Теперь, когда туман постепенно рассеивался, я смогла разглядеть лицо, покрытое коричневым загаром от солнца, но сохранившее резкие тонкие черты. И… Передо мной стояла женщина, а не мужчина, как и я, облачённая в доспехи.

Руки она держала опущенными, но не для того, чтобы выхватить оружие, а чтобы начертить во влажном воздухе какой-то знак. Несколько секунд этот знак мерцал вполне отчётливо, а потом исчез. Он был голубого цвета — с какой-то примесью зелёного, и я знала, что это был знак Силы.

«Из Прежних?» — мелькнула мысль. Я сделала глубокий вдох и отвела в сторону арбалет, хорошо понимая, что против таких существ бессильно любое оружие, сделанное людьми. И я также знала, что Сила с таким чистым цветом не несёт людям опасности. Самые безопасные места в Долинах светились по ночам именно таким цветом.

К тому же она мне улыбалась, эта женщина из Прежних. Затем кивнула, словно решив какую-то загадку. И протянула мне правую руку.

— Идём! — это не было ни приказом, ни приглашением, а чем-то средним. Её пальцы мягко охватили мои, когда я бессознательно вытянула вперёд свои руки. Это касание было очень лёгким, словно она ожидала, что я оттолкну её.

Кожа её была такой же влажной и холодной от тумана, как и моя, и не отличалась, как я заметила, от человеческой. Я была уверена, что она не собирается причинять мне вред. Напротив, она с улыбкой рассматривала меня, будто именно меня-то она и дожидалась в течение долгого времени.

Она повела меня к костру, и я достаточно охотно подчинилась. Когда мы проходили мимо мужчины, он пристроился с другой стороны, и меч его теперь покоился в ножнах. Лицо у него было волевое, приятное на вид, хотя под глазами и возле губ прорезались глубокие складки. Теперь и он приветливо улыбался, как будто приходился мне родным братом.

Почти с самого начала я ощутила, что между ними обоими существует глубокая связь. Мы молча, втроём, как близкие товарищи, подошли к костру, тепло которого и рассеяло большую часть тумана.

Немного дальше я увидела двух крупных лошадей из нижних Долин, покрытых лохматой шерстью, — именно такую однажды мой дядюшка, прежде чем отправиться на юг и найти там свою смерть, выиграл в качестве приза. Был там ещё и пони с поклажей, рядом с которым стояла Бьюрал, наклонив свою голову так, чтобы потереться носами. Все три лошади стояли в упряжи, но сёдла и сумки сейчас были сгружены в одну кучу позади костра, сбоку которого торчали вертела, на них поджаривались три жирные горные куропатки. От запаха жареного мяса у меня сразу потекли слюнки.

Женщина рассмеялась, показывая на куропаток.

— Видишь, даже Гуннора подготовилась к твоему прибытию. Этого много даже для всех нас. Присаживайся, отдыхай и отведай угощения. Но сперва… — она повернулась к своему спутнику, который, не произнося ни слова, рылся среди вещей и вскоре достал небольшую флягу. Потом, вытащив зубами пробку, он взял в другую руку кубок в виде рога, в который и налил жидкость из фляги.

Женщина взяла этот рожок и передала его мне с такой учтивостью, как это делали леди в Долинах, принимая уважаемого гостя; кубком приветствовали страдающего от жажды путника, чтобы он мог промочить горло, прежде чем сообщить своё имя, и что привело его в это место.

Древний этикет… Я припомнила, что вместо реверанса следует поклониться, и без всяких усилий с языка моего полились нужные слова:

— Дающим пир — спасибо, преогромнейшая благодарность за приветливую встречу! Правителям этого дома — удачи и яркого утреннего солнца!

Когда я пила, носик женщины поморщился, и она захихикала.

— За это последнее пожелание можно попросить что угодно у сил Могущества, что только может быть предоставлено здесь путешественнику. Если только… — она подняла вверх указательный палец так же, как и раньше, — если только всё случившееся — не исполнение какого-то Плана.

Я заметила, как её спутник слегка нахмурил брови, будто припомнив что-то неприятное. Теперь, когда стало заметно светлее, я, разглядывая их, подумала, что этот мужчина — как раз из тех, кто мог бы завоевать признательность и уважение в любой Долине. Однако на передней части его потускневшего шлема (да и на доспехах его не было и следа того блеска, что сверкал на латах женщины) не имелось никаких знаков чьего-либо Дома. Его лицо показалось мне открытым, честным, волевым, как у настоящего мужчины, вселяющим в других, кто находится радом с ним, надежду и уверенность.

А эта леди… Я была уверена, что она не из Долины, не из Верхнего Халлака. Было ясно, что она обладает родством с Прежними. И хотя на ней тоже был шлем, небольшой локон чёрных волос (словно подчёркивая, что при моём прибытии она поспешно натянула его) свободно ниспадал на щёки. Черты лица у неё были более тонкие и резкие, а глаза — просто огромными. Никогда в Долинах я не видела никого, даже слабо похожего на неё.

Пока я пила из гостевого кубка, они оба спокойно уселись, скрестив ноги, по обеим сторонам от меня. Интересно, нужно ли сказать ещё что-нибудь, помимо простых слов учтивости. Их же должно было интересовать, почему я брожу в одиночестве среди холмов. Но так вот сразу сообщать этим незнакомцам о цели моего путешествия было бы непростительной глупостью.

В таких землях, как наша, люди боятся сновидений. Мы, жители Долин, носим в себе старые страхи, более всего проявляющиеся, возможно, тогда, когда мы спим. В сновидениях наше внутреннее «я» получает какие-то предупреждения, приказы… однако, проснувшись, мы помним только их размытые образы. Могут ли грёзы привести во сне человека к сумасшествию? Иногда я этого страшился. Потому что эти образы буквально преследовали меня… Но наступало утро, и я вновь надеялся как-то избавиться от призрачности, в которую всё глубже погружался в этих сновидениях, и которую мне никогда не удавалось вспомнить.