Виктор Гвор - Другие семь дней

Спать Первушин лег только тогда, когда зайдя на случайный австрийский форум, обнаружил оживленную дискуссию вокруг его постов. А потом то же самое повторилось на канадском, мексиканском и польском…

— Черт!

Интернет страшно тормозил. Но ожидать иного от спутниковой системы и не стоило. Впрочем, уже и то, что имелось, было поистине чудом для СССР образца сорок первого. И Фима мог гордиться, что имел к этому непосредственное отношение. Недаром, оказавшись на границе Союза во время странного явления, он сделал ставку на самый фантастический вариант. И не ошибся. Его завод теперь будет смонтирован в Харькове, а сам он, после удивительно быстрой встречи «наверху», занимается интереснейшим делом — созданием, вместе с правящими кругами Союза и помощниками из неперемещенцев, структур взаимодействия предков и потомков, с помощью которых Советский Союз должен выжить в нынешнем времени. И поэтому он сейчас вместо сна сидит за экраном монитора.

Фима оторвался от компьютера. Последние полчаса он лихорадочно лазил по интернету, просматривая десятки страниц. Всё сходилось, нарытые данные подтверждали информацию, сказанную Мишкой Душаниным по телефону. Даже не информацию, намёк. Мишка в Союз пока не рвался, а потому побаивался прослушки и всевозможных обвинений. Но и не предупредить Фиму не мог, тем более, против СССР ничего не имел.

«Не коммунист, но сочувствующий, — в шутку определил отношение старого друга Фридлендер, — так это, кажется, здесь называется. Неудивительно, Дух всегда был осторожным».

Собственно, намек — великое дело. Особенно, когда знаком с человеком больше тридцати лет. Парни дружили с третьего класса…

Фима снял трубку «кремлевки», той, которая соединяла напрямую, без коммутаторов и барышень-телефонисток. С другой стороны, ответили сразу же. Хрипловатым со сна голосом:

— Слушаю.

— Лаврентий Павлович! Поступила информация, которую считаю необходимым довести до Вашего сведения. Но лучше не по телефону, — выдал на одном дыхании Фима.

— И вам здравствуйте, товарищ Фридлендер! — из голоса наркома пропали последние нотки сна. — Вы таки считаете, что три часа ночи — самое подходящее время? Или в будущем люди научились не спать? — смешинки вдруг исчезли. — Насколько серьезно?

— Совсем несерьезно. Но может выйти боком. Сильно выйти.

— Хорошо, машина за Вами придет. Через двадцать минут будьте готовы.

Всем известно, что в век отступления из космоса и господства китайского ширпотреба люди удивительно пунктуальны. Опаздывают не более чем на пару часов, а то и вовсе задерживаются. Ну, а если не придут на назначенную встречу, то только по очень уважительной причине, которая обязательно найдется. Или придумается. Вот в прошлом торопиться было совершенно некуда. И потому пунктуальностью даже не пахло. По этой причине автомобиль приехал именно через двадцать минут, секунда в секунду, а спустя еще полчаса Фима докладывал наркому:

— …намечается серьёзная провокация. В течение ближайших суток несколько сотен лёгких частных самолётов пересекут границу СССР. Кроме того, возможно пересечение государственной границы на моторных катерах. Подготовка акции выглядит, как частная инициатива, но, безусловно, срежиссирована куда более серьезными людьми.

Берия внимательно посмотрел на Фиму.

— Откуда данные?

— Позвонил сочувствующий товарищ из Германии. Проверить оказалось легко. Они договариваются в интернете. Флеш-моб.

— Открыто? Очень интересно, — нарком задумался, привычно болтая ложкой в стакане. — Ну-ка, проверьте ход моих рассуждений. Это будет не нападение. Мелкое хулиганство. Даже засылка шпионов маловероятна. Полетят исключительно малолетние оболтусы. Мы их посбиваем и подтвердим репутацию «кровавой диктатуры» и «тоталитарного режима». Шум поднимется неимоверный. И задумали это не правительства, а те, кому хочется войны, или кому мы поперек горла. Так?

— Именно, — подтвердил Фима. — Разве что могу добавить пару категорий предполагаемых организаторов.

— Непринципиально, — поморщился Берия, — стоит ли поминать всуе каждое дерьмо? Вопрос в другом. Что делать? Сбивать нельзя. Спускать с рук тоже…

— Лаврентий Павлович. Мне тут по дороге идейка пришла. Хулиганская, правда, но может сработать, — Ефим замолчал, собираясь с мыслями.

— Ну? — поторопил нарком.

— Приземляется такой самолет в какой-нибудь Голодаевке, — начал Фима, но увидев, как поморщился собеседник, поправился, — можно и в колхозе имени Первого Мая, куда прилетит…

— «Узнаю парфян кичливых по высоким клобукам». Что-то Вы осмелели, товарищ Фридлендер, — перебил Берия, надев пенсне. — Не обвинить ли Вас в клевете на советских колхозников? А заодно в шпионаже в пользу… ну, хотя бы тех же парфян. А заодно Карфагена и Хазарии? Тем более, классовая принадлежность у вас… — он не выдержал и ухмыльнулся. — Ладно, что там в этой Голодаевке?

— Встречают летчика хлебом-солью. И молочком парным, чтобы каравай лучше пошел. Ну и водочки, конечно, что же за «рашен гостеприимство», без «рашен водка»? А на закуску — огурчик солененький. Колорит-то какой! И опять хлебушка с молочком! Полетят-то, детишки. Они всерьез собираются к вечеру домой вернуться. И потому половина, накушавшись огурцов с молоком, залезет в кабины и отправится назад. Путь неблизкий, так что припрет их в салоне, где сортиры конструкцией не предусмотрены. А обделавшийся герой — немножко не герой, и вызывает он смех, а не уважение.

Улыбка на лице Берии появилась еще в начале Фиминой речи, а к концу нарком согнулся в приступе неконтролируемого хохота.

— Ну, Ефим Осипович! — сквозь смех выдавливал он. — Ну ты артист! Молочка парного, говоришь?! С огурчиком соленым! Раскусят ведь!

— Не раскусят, — тоже заулыбался Фима. — Это наши все с сочетанием «молоко-огурцы» знакомы. А Европе оно неведомо. Засланцы эти, как просрутся, на весь мир раззвонят, мол, встречали их по-царски, жаль только болячка какая-то прицепилась. А те, у кого луженый желудок окажется, будут свидетельством, что специально не травили.

— Ладно, — справился, наконец, с собой нарком. — А со второй половиной что делать? Которая не улетит?

— Дальше кормить. Тем же самым. А потом госпитализировать. Они возражать не будут. Как понесет на крыльях внутренних позывов по третьему разу до туалета типа «сортир деревенский», так сами в больницу запросятся. А мы начнем громко требовать международной помощи для лечения граждан Евросоюза, ибо эта болезнь нам неизвестна, а лекарства наши и знания на семьдесят лет устарели. А потому гоните, господа хорошие, медикаменты и, в первую очередь, специалистов. Ну и так далее. В итоге, в придачу к демонстрации открытости и дружелюбия имеем крайнее нежелание кого-либо забираться на нашу территорию. Ни один солдат воевать не пойдет из боязни подцепить какую-нибудь дрянь.