Владимир Свержин - Семена огня

Лис смотрел в потолок, словно надеясь разглядеть отблески своего будущего в хрустальных подвесках люстры. Аттестационная комиссия Института Экспериментальной Истории ждала ответа или, как перевел для себя старший оперативный сотрудник Лаборатории Рыцарства Сергей Лисиченко, «последнего слова».

— А может, я лучше… — Лис почесал затылок, — за Камдилом в Валгаллу смотаюсь? Я ж точно знаю, он там ждет и страдает, а нам тут без него тоже ни дела, ни работы. Нет, правда: пива он не пьет, а там от жареного мяса, да без пива… вы ж видите, надо спасать.

— Нет, — руководитель Лаборатории Готлиб фон Гогенцоллерн, носивший в узких кругах оперативников кличку «Отпрыск», старательно подавил довольную усмешку. — Валгаллой займутся те, кому это по должности надлежит.

А вы, — он улыбнулся, предвкушая реакцию оперативника на плохо скрытый ультиматум, — согласитесь, в наших общих интересах, чтобы вы остались в Институте, а не отправились домой. Итак, вам мы предлагаем передать свой, без преувеличения, драгоценный опыт молодому пополнению.

— Шо еще за наезды на тему драгоценного опыта? — вспыхнул Лис. — Да, я действительно поставил командировки в сопредельные миры на самоокупаемость! Мы же прибыль Институту приносили, не жалея никаких человеческих сил, а тем более средств!

— Поймите, — осанистый мужчина профессорской наружности постучал по лакированной столешнице паркеровской ручкой, чтобы привлечь внимание разошедшегося оратора, — никто здесь не пытается на вас… гм… наезжать, или преуменьшать ваши заслуги. Наоборот, Институт оказывает вам чрезвычайное доверие…

Лис видел уже этого джентльмена в институтской комиссии по этике, где тот слыл ревнителем строгой морали и нравственности, особенно в отношениях оперативников с жителями соседних миров.

— А если я пару старых грехов припомню, может, сочтете меня недостойным такого доверия? — Сергей придал лицу страдальческий вид. — Может, тогда оставите на оперативной работе? Ну, чему я могу научить стажеров? Вот, скажем, Вальдар, тот да, у него мозгов бы и на три головы хватило. А я — так…

— Прежде всего вы научите их выживать, — резко, но с долей почтения ответил ему один из членов комиссии.

— Ага! — хмыкнул Лис. — А пока меня самого выживают!

— Не могу с вами согласиться, — в голосе председателя комиссии слышалась досада. — Институт наращивает масштабы внешней деятельности. Проходчики обеспечивают нам дополнительные возможности проникновения в сопредельные миры, и это дает бесценный шанс максимально стабилизировать полиорбическую систему, сохранить миллионы, миллиарды человеческих жизней! Пусть это звучит слишком высокопарно, но порою — спасти целые миры от катастроф!

Да что я вам объясняю общеизвестные вещи! Вы и сами участвовали в десятках специальных операций, за которые, по справедливости, в каждом из сопредельных миров следовало установить вам памятник…

— О, а шеф говорит, мы не занимаемся специальными операциями, сплошь одна научная работа.

Отпрыск кинул на сотрудника негодующий взгляд. Но председателя комиссии было трудно сбить с мысли, он продолжал, будто не замечая наметившейся пикировки.

— Поэтому Институту необходимо все больше оперативных работников, и от их подготовки зависит не только собственная жизнь сотрудников, но и…

— …спасение миров оптом и в розницу. При оптовом спасении скидка.

Говоривший умолк, пристально разглядывая острого на язык оперативника. Пауза затянулась, как узел на шнурке, и так же всех раздражала. Наконец, председатель комиссии отвел глаза, вздохнул, демонстративно захлопнул папку с личным делом Сергея и растянул губы в официальной улыбке:

— Поздравляем вас, вы назначаетесь инструктором на институтский Полигон. Сегодня отдыхайте, завтра знакомство с вашей группой стажеров.

Лис остановился у приоткрытой двери.

— Пятьдесят девять, шестьдесят, шестьдесят один, — слышалось из комнаты. Сергей чуть задержал руку.

«Вот молодцы, не теряют времени даром, повторяют устный счет», — оценил он, крепко обхватывая пятерней дверную ручку.

— Ну, мои верные боевые хомячки, дождались нашествия своей участи?!

Представшая его взору картина заставила умолкнуть, не произнеся заготовленной фразы: «Судьба в моем лице костлявой пятерней стучится в вашу дверь». Впрочем, справедливости ради, «стучится в моем лице» ему и самому не особо нравилось.

В келейке институтского подземелья, неизменной резиденции камдиловской оперативной группы, его дожидались трое. Причем один из дожидавшихся, вне всякого сомнения, была «одна», а второй — вверх ногами.

— Я что-то пропустил? — переводя заинтересованный взгляд с одного незнакомого лица на другое, спросил новоиспеченный инструктор. — Не, друг, пойми меня правильно, я не против обратной ориентации. Если тебе нравится ходить вниз головой — у нас свободное общество, и не таких… — он замялся, — терпят. Не перегружай лишними мыслями полушария задничного мозга. Спасибо, шо снял с рук носки и обувь. Но все же, парень, ты зачем влез на стол?

Тот, к кому были обращены эти недоуменные слова, еще раз выжался под сдавленное «шестьдесят два» и ловко спрыгнул.

— Прошу извинить, господин инструктор. Карел зе Страже.

— Это где ж у нас такая стража?

— Я из Богемии, — широко улыбнулся атлет. Надо сказать, улыбка здорово украшала его открытое, хотя и чуть грубоватое лицо. Он прижал ладони к брючным швам и отрапортовал: — Прошу извинить, господин инструктор, Карел зе Страже, распределен стажером в оперативный состав Института Экспериментальной Истории после окончания специальных курсов в Праге.

— Из служивых? — глядя на выправку собеседника, поинтересовался Лис.

— Так точно. Полк президентской гвардии, сержант, — выпалил Карел.

— Особые навыки?

— Чемпион Республики Чехия по историческому фехтованию.

— Ну-ну, чемпион, — Сергей покачал головой. — Ладно, посмотрим. Небось, еще и рыцарские корни имеются?

— Так точно. Наш род славен в Богемии с двенадцатого века. Он был известен при Иоанне Люксембурге как…

— Понятно, еще один аристократ на мою голову! Придется запасаться бархатными памперсами и кружевными слюнявчиками.

— По-моему, у вас предвзятый взгляд на наше будущее сотрудничество, — вмешалась дотоле молчавшая девушка в строгом костюме, подчеркивающем все, что он, по идее, должен был скрывать. Лицо ее, удлиненное, с небольшим безукоризненно прямым носом, чуть припухлыми губами и зелеными глазами, разрез которых намекал на отдаленные восточные корни, без колебаний можно было назвать красивым, вот только выражение крайней серьезности способно было повергнуть в отчаяние любого, кто собрался бы петь ей серенады.