Андрей Прусаков - Проклятие Гунорбохора

Здесь безопасно, и этой ночью Улнар спал, не вытаскивая из ножен меч. Он вспомнил, что неподалеку видел ручей, спустился в лощину и с удовольствием умылся, заодно наполнив водой кожаную флягу. Затем свернул и засунул в походный мешок черный, промокший от росы плащ. В мешке лежало все богатство: старый, иссеченный доспех из выпуклых, нашитых на кожаную основу, стальных пластин, точило для меча, прошитый бисером кожаный кошелек с горстью асиров, да завернутые в кусок холста хлеб и ломоть копченого мяса. Есть не хотелось, Улнар тщательно завязал мешок и закинул за спину. Длинный прямой меч в потрепанных кожаных ножнах проследовал туда же. В Арнире запрещалось ходить с оружием на бедре — это привилегия стражей и воинов одана. Все прочие должны носить оружие за спиной, в чехле или ножнах, с накрепко привязанной к ним рукоятью. Нарушение закона влекло самые неприятные последствия, до подозрения в мергинской ереси и ссылкой на рудники, а то и за Кхин…

Улнар взглянул на отражение в воде, отметив, что неплохо бы побриться. Был он темноволос, как все арны, и смугл лицом. Высокий лоб над переносицей пересекал косой шрам. Открытый и смелый взгляд темно–зеленых глаз и волевой подбородок многое могли сказать внимательному человеку. Он не блистал красотой, какая обычно привлекает женщин, но во всем облике, в уверенных, точных движениях Улнара таилось нечто, заставлявшее обратить на него взгляд.

Воин пошел вдоль ручья, вышел на опушку и увидел дорогу. Даже не дорогу, а колею, указывающую на близость жилья. Свежий крожий помет подтвердил догадку. Хешимы встают рано, а один недавно проехал здесь на повозке.

Выйдя из‑под защиты листвы, Улнар ощутил всю силу солнца. День обещал быть жарким. Оранжевое светило еще не поднялось в зенит, но травы и деревья, казалось, не могли пошевелиться в душном горячем воздухе. На пустынной дороге единственным попутчиком человека была собственная тень, и та понемногу растворялась, пока не пропала совсем.

Дорога петляла между поросших диким вьюном и кустами холмов, за которыми показывались возделанные поля и сады с гнущимися от плодов ветвями, над которыми виднелись темные крыши селений.

За очередным поворотом впереди показалась одинокая фигура, и Улнар зашагал быстрее, рассчитывая догнать прохожего и поговорить с ним. Путник был в длинном, ниже колен балахоне ярко–красного цвета с черной оторочкой, перетянутый в талии широким узорчатым поясом. На ногах простые ременные геды. Расслышав шаги за спиной, человек остановился.

— Да хранит тебя твой покровитель, воин, — сказал фагир. Судя по одежде и надетой на шею массивной железной цепи с висящим на ней шариком из красного камня, он поклонялся Игниру — богу огня и хаоса, одному из Четырех Сущих. На поясе фагира висел широкий кривой кинжал в простых ножнах.

— Да будет так, — ответил Улнар. — И тебя пусть хранит покровитель. Как ты узнал, что я — воин?

Фагир окинул его цепким взглядом, прищурился от бьющего в глаза солнца и улыбнулся:

— Это заметно сразу. Не удивлюсь, если окажется, что ты из Братства.

— Поистине, ты видишь каждого насквозь. Но скажи: не знаешь ли, где ближайшая таверна?

— Я как раз туда и направляюсь.

Они коснулись предплечьями и пошли рядом.

— Как твое имя, воин? — спросил фагир.

— Улнар.

— Я не ошибся. Будь ты мергином, ты не назвал бы имени или сделал это неохотно. Итак, ты возвращаешься с того берега?

Улнар кивнул. Воин был немногословен, а разговор затеял, чтобы узнать, где таверна. Хотелось горячей пищи и холодного вина.

— И как там?

Игнорировать вопросы фагира было не принято. Всякий знал: они — средоточие мудрости, справедливости и благочестия. Помимо служения Сущим, фагиры являлись судьями, от их слов и решений часто зависела чья‑то жизнь и судьба.

— Все как и прежде. Мы убиваем морронов, морроны — нас.

— Вы делаете благое дело, — фагир быстро семенил, не поспевая за широким шагом воина, но Улнар этого не замечал. — Если бы не Братство, морроны куда чаще приходили бы на на эту землю. Кто знает, что было бы тогда? Хвала Сущим, что вы можете их сдержать.

— Это становится все труднее.

— Почему же? — не унимался словоохотливый спутник.

— Братству нужны воины. А их приходит все меньше.

— А почему ты вступил в Братство?

Улнар приостановился, затем продолжил идти, так и не ответив фагиру. Заминка не осталась незамеченной.

— Так все же: почему?

— Я не спрашиваю, почему ты стал фагиром, — ответил воин. — Каждому свое.

Брови священнослужителя взметнулись вверх. Слова воина неуважительны, и он не может этого не знать. Конечно, походы в Кхинор и полная опасностей жизнь делают из братьев циников и грубиянов, но это не повод разговаривать неподобающим тоном.

— Воистину, это так, — почесав пухлую щеку, промолвил фагир. — Но скажи мне, воин, веруешь ли ты в Сущих?

— Верую, святой фагир.

— Отлично. Кто же твой покровитель?

— Великий Игнир.

— Даже так! — воскликнул попутчик. — Как ты, должно быть, заметил, и я служу ему же. Где же твой тоф, брат?

Улнар остановился. Рука машинально потянулась ко лбу, где, по обычаю арнов, должна находиться повязка или тоф — символ веры и покровительства Сущего, под луной которого родился человек. Потянулась — и замерла в воздухе. Тофа не было.

— Так где же он?

Вопрос не был праздным. Тоф носили все верующие. Его отсутствие не считалось серьезным грехом, но вызывало вполне объяснимую неприязнь и подозрение. Ведь лесные мергины не носят тофа. А им запрещалось иметь оружие. Даже в чехле за спиной…

— Я потерял его, — взгляд Улнара встретился с глазами фагира. Воин почувствовал себя неловко. Да, можно найти любую красную тряпку и повязать на голову, но потерянный тоф был освящен в главном храме Ринересса, и воин не хотел носить иной. Его покровитель заслуживает тоф из самой дорогой материи и, добравшись до города, Улнар не пожалеет асиров на самый лучший… Прежний тоф не потерялся — Улнар перевязал им раненого товарища. И объяснять это фагиру не собирался. В отличие от них, он не говорил о вере, ревностно храня ее в самой глубине души.

— Это нехорошо, — проронил фагир. — Не забудь купить тоф тотчас, как окажешься в городе. Игнир не прощает неуважения. А стражи могут принять тебя за мергина.

Улнар молча кивнул. Странно, но он чувствовал неприязнь к святому человеку. Родившиеся под одной луной — братья по духу. Так говорят в народе. Улнар же чувствовал иное и обрадовался, заметив частокол и видневшуюся над ним крышу.

— Вот и таверна, — довольно сказал он.

Остановившись перед массивными воротами, он постучал. Открылось окошко, и глазам путников явилась жующая физиономия слуги. Узрев фагира, служка мигом распахнул тяжелую створку, пропуская гостя внутрь, а на воина даже не взглянул: