Андрей Прусаков - Проклятие Гунорбохора

Улнар взглянул на оданессу. Он удивился ее наблюдательности. Впрочем, дети оданов хорошо образованы, но плохо знают настоящую жизнь.

— Ты плохо думаешь о простолюдинах. Не все они грубы.

Оданесса фыркнула.

— Я угадала! — сказала она. — Ты благородного рода, но отчего‑то скрываешь это, может быть, прячешься от своих врагов… Но с этого дня ты под моей защитой и покровительством! Я скрою тебя даже от суда фагиров!

Улнар улыбнулся. Великодушно и наивно, подумал он.

— Благодарю, оданесса.

— Не стоит благодарности, — махнула рукой девушка. — Подай еще вина.

Он протянул флягу.

— У тебя даже кубка нет? Что ж, когда мы прибудем в Далорн, я подарю тебе кубок. Самый дорогой, что смогу найти в городе!

— Благодарю, но мне не нужен кубок.

— Так что же тебе нужно?

— Достаточно твоей благодарности, оданесса. Думаю, ее нелегко заслужить.

Она не заметила иронии.

— Вот еще доказательство! Простолюдин никогда не откажется от награды!

— А эмон откажется? Много ли таких эмонов видела госпожа?

Она не ответила.

— Где ты научился владеть мечом, Улнар? — помедлив, спросила Элана. Ему не нравились эти расспросы, но разговор едва не зашел на опасную тропу, и лучше им говорить об оружии, чем о бедняках и эмонах…

— Школа «Двух Мечей», госпожа.

— Я же говорила! — удовлетворенно кивнула Элана. — Эта школа — не место для нигридов, разве нет?

Улнар сжал зубы. Он ненавидел это слово. «Нигрид» — значило «низший». Так эмоны, в чьих венах текла капля крови Древних, именовали простолюдинов. «Все люди одинаковы, — говорил Улнару отец, — не кровь делает человека великим, а дела, которые он вершит».

— Я же сказал: моя мать не знатного рода.

— А отец?

— Я не знаю, — честно ответил воин.

— Значит, он — знатного рода! В тебе кровь Древних — это несомненно! — оданесса оживилась. Ее лицо зарделось от вина и эмоций, и Улнар улыбнулся. Несмотря на гордыню, в девушке есть что‑то, несвойственное эмонам. То, что он чувствовал и в себе. Она называет это гордостью — но это не гордость. Это внутренняя сила, сознание правильности своего пути. Она могла вести себя с ним, как с нигридом, и Улнар ждал этого, но девушка быстро училась. Дух Эланы был не столь изнежен, как тело, для оданессы, большую часть жизни передвигавшуюся в паланкине, она довольно стойко переносила выпавшие им тягости. А теперь уже говорит с ним, как с равным. Он надеялся, что это не от вина.

А ведь она и впрямь красива! Хотя сйчас оданесса выглядит далеко не блестяще: прическа спуталась, к платью прилипла хвоя, от беспокойных ночей под глазами легли тени… Здесь с нее сошел дворцовый лоск и надменность, с которой она разговаривала еще вчера… Сейчас она была другой — и Улнар не мог отвести глаз…

— Почему ты так смотришь, Улнар? — выпитое вино кружило ей голову. Враги и страх остались позади, и Элане стало так хорошо, как не было никогда в жизни. Улнар нравился ей. Нравился необычностью, непохожестью на эмонов и круг вельмож, что был знаком и понятен. Эмоны хорошо и дорого одевались, хвастались богатством эмонгиров и воинским искусством, но девушка знала: никто из них не сможет одолеть Улнара в поединке! Она видела, как он бился, и здесь, в диком лесу, чувствовала себя, как в неприступной крепости! Телохранители, которых убили наемники Роттера, не стоили пальца на руке воина!

Голова кружилась, и лезли глупые мысли. Элана вспомнила, что рассказывали служанки о жарких ночах с телохранителями отца. Она вспоминала все сказанное тогда, и завидовала им, познавшим любовь. Во дворце сотни глаз следят за каждым ее шагом. Все думают: нет девушки свободней дочери одана, но это не так!

— Почему ты смотришь на меня, Улнар? — вновь спросила она, не гневаясь, что пришлось повторять вопрос.

— Ты красива, — искренне сказал воин.

— Я нравлюсь тебе?

— Да, Элана.

Воин не заметил, как назвал наследницу трона по имени, что для того, кто не имеет на это право, равносильно оскорблению. Называть оданессу по имени мог только отец, мать и законный супруг. Для прочих, включая благородных эмонов, она оданесса и госпожа, хотя имя ее, конечно же, знают все.

— Как ты смеешь называть меня по имени! — Элана приподнялась, глаза ее гневно горели, а голос вновь звучал холодно и властно, как и следовало разговаривать с простолюдином. — Грязный хешим! Негодяй! Знаешь, что было бы с тобой, осмелься ты произнести это в Далорне!

— Но мы не в Далорне, оданесса! — резко бросил воин. — Похоже, дочь одана забыла, что своей честью, а может, и жизнью, обязана негодяю и грязному хешиму!

Они яростно глядели друг на друга.

— Я прощаю тебя, — вдруг сказала оданесса. — Ведь мы в лесу, и никто этого не слышал…

— И ты прости. Нигрид будет знать свое место, оданесса…

Ночь окончательно накрыла их тихой, бархатной тьмой. Лес уснул. Яркий глаз бога огня не проникал сквозь заросли над их головами. Вино и куртка воина, заботливо накинутая на плечи, согрели Элану, но спать не хотелось. Завтра они будут во дворце, и все, что случилось, забудется, превратится в страшный сон…

— Что это? — Дрожащие огоньки плыли меж деревьев.

— Светлячки. Их не стоит бояться.

— Я и не боюсь. С тобой мне вообще не страшно.

Она взглянула на воина. Улнар сидел, прислонившись спиной к стволу, меч лежал на коленях. Какое необычное лицо, подумала Элана. Воин казался загадочным и таинственным, и она чувствовала: за этим кроется тайна. Тайна, которую ей хотелось узнать.

— Улнар?

— Да, оданесса.

— Почему ты не спишь?

— Кто‑то должен не спать. Мы в лесу, а не в доме.

— Тогда спи. Я не хочу.

— Нет. Тебе надо поспать. Завтра будет трудный путь.

— Улнар, ты когда‑нибудь любил? — спросила Элана.

— Нет, оданесса.

— А почему?

— Жизнь вольного воина — походы. Меня могут убить… У меня был друг, он погиб, мне пришлось рассказать об этом его жене и видеть ее горе и слезы… Воину лучше не иметь семьи. Не знаю, понимаешь ли ты меня.

— Понимаю, — задумчиво произнесла Элана. Оданесса встала и присела рядом с воином. — Тебе, наверно, холодно, — произнесла она. Улнар отстранился, когда девушка прижалась к нему.

— Что с тобой? — спросила она, проведя рукой по его щеке. — Храбрый воин испугался?

— Нет.

— Тогда почему ты вздрогнул? Поцелуй меня!

— Я не могу целовать тебя, — сказал Улнар, отвернувшись. — Ты дочь одана, а я простой воин. Нигрид.

— Нет, ты не нигрид. Во мне кровь Древних, и я чувствую ее в тебе, — прошептала Элана. Ее руки охватили шею Улнара, притягивая к себе, а губы ожгли поцелуем.

Никогда ей не было так хорошо и так сладко. То, о чем шепотом рассказывали служанки, было намного сильнее и ярче. Иначе и быть не могло, ведь она — дочь одана, а он великий воин, таинственный и сильный… Никогда еще глаза мужчины не оказывались так близко, а руки не касались так нежно и горячо… Она застонала, изумляясь тому, что можно стонать от счастья. Холода как не бывало — тело мужчины дышало огнем, обжигая до самого сердца.