Роберт Холдсток - Железный Грааль

И вздрогнул, когда услышал ответ девочки:

– Ниив. Она очень красивая и, бывает, ужасно злится…

Мне ли не помнить!

Ниив убивала себя, используя свой дар и забывая, что каждая трата сил отнимает у нее годы. В этом она напоминала Медею. Но если на минуту я испугался за юную северянку, то тут же почувствовал беспокойство за себя.

Да, я знал уже, что Ниив возвращается ко мне на Арго, дразня собой Ясона. Она являлась мне в долине изгнанников, чтобы и меня подразнить. Но слова Мунды доказывали, что я и не подозревал, как часто Ниив бывала рядом со мной.

Она посещала рощу у реки, нашептывая сновидения девочке. Быть может, побывала и за рекой, вошла в сознание Мунды еще до того, как та вернулась к прерванной жизни, быстро нагоняя на этом берегу пропущенное время.

Может быть, Ниив следила за мной еще в Греческой земле, откуда я отчалил на тени Арго? Решительно, она не желала убраться из моей жизни!

Я мягко спросил Мунду, когда с ней впервые заговорила ее красивая наставница.

– После того как мы вернулись. Когда ушла моя подружка Атанта.

– А не тогда, когда вы с Атантой играли за рекой?

– Нет. По-моему, нет. Когда Атанта пропала, мне было так грустно…

– Помню. Мне жаль, что ты грустила.

– Но пришла Ниив и сказала, что друзья рано или поздно обязательно найдут друг друга. Иногда их уводят разные дела, и, бывает, они даже забывают о тех, кому нужны. Но со временем все, чьи сердца связаны, встречаются для последнего объятия. Ты веришь этому, Мерлин?

– Я верю, что Ниив в это верит, – отвечал я, стараясь скрыть горечь.

– Но сам не веришь?

– Немножко верю. Верю, что вы с Атантой еще встретитесь.

Она мечтательно улыбнулась:

– А ты отыщешь лес, которым укроешься, как плащом. Хотела бы я посмотреть на тебя в этом лесном плаще!

Слова, полные скрытой магии, полные значений, полные запретов, скатились с ее губ легко и невинно, как зайчата выкатываются из брюха зайчихи.

Ее лицо на миг омрачилось, и она шепнула:

– Но я вижу серое, вижу бегство…

Больше она ничего не сказала о холодном видении.

День стал ярче, ветер дул сильный и свежий. В воздухе висел аромат углей из кузни и вянущих трав из сада, уже снова укрытого высоким плетнем. С той же стороны доносились пение и удары барабанов. Там копали колодезь, готовый принять ствол дерева и очищенные конские кости. В битве не взяли пленных, их тени растворились в ночи, а мертвые их были непригодны, если верить Катабаху, который понимал в этих делах, так что в жертву предназначалась лошадь. Белая в серых яблоках кобыла. Ее уже взнуздали, заплели хвост и гриву, и дети под пристальным присмотром двух матушек украшали ее цветами.

Забили еще несколько коней, переломавших ноги или получивших глубокие раны в ночном бою. Их мясо срезали в пищу.

У колодца женщины-старейшины умудрились вызвать нечто, имевшее смутное сходство с человеческой фигурой и колебавшееся на ветру. Они прилежно растирали между ладонями лепестки желтых луговых цветов и простирали руки к стихийному порождению земли. Испытывали действенность старых заклятий и надежность источника воды. Видимо, увиденное удовлетворило их. Явление Ноденса, бога-целителя, как потихоньку пояснил мне Манандун. Радостные голоса звенели в воздухе.

Жизнь в Тауровинде устраивалась.

Меня весь день тяготили откровения Мунды. Я задыхался в Тауровинде, запертый между высоких стен, в людской толчее, среди ревущей скотины и душных запахов. С западных башен мне видны были болота и леса, уходящие к отдаленным холмам на границе Царства Теней Героев, и от его долин тянуло прохладным ветерком.

Там ждал меня кто-то, с кем мне очень нужно было встретиться вновь, и тайна, которую следовало открыть, чтобы избавиться от уз, связавших меня теперь с Уртой.

Куда подевалась лодочка – дух Арго? Я позвал, и она откликнулась. Стояла в мелком ручье выше по течению. Скрытая высокими камышами и склонившимися ивами, она тихо спала, ожидая, пока Арго придет за ней или я отпущу, позволив ей отплыть с Альбы за серые моря и самой отыскать породивший ее корабль.

Вот она тихо раздвинула камыши, развернулась по течению (я успел увидеть это мысленным взором, прежде чем оборвать связь) и двинулась в сторону каменного святилища Нантосвельты, к нашему последнему лагерю. Вскоре она доберется туда.

В сумерках войско коритани уселось за длинные столы для трапезы и беседы. Яростное пламя двух костров взметнулось между скамьями. Урта пригласил выживших членов своего клана, вождей коритани и меня расположиться в доме правителя, поесть и послушать рассказы, по большей части о походе на Дельфы. Потом Глашатай Прошлого выступил вперед, чтобы заново освятить кров правителя – законного владельца.

Этот обряд тянулся до глубокой ночи. Дотошное изложение истории племени, перечисление войн между кланами, набегов за скотом, странных рождений, упавших звезд, диких воинов, хитроумных женщин, правивших встарь, и бестолковых мужчин, пустивших на ветер все нажитое отцами.

Я проникся почтением к необычайной памяти, выказанной пятидесятилетним человеком с коротко стриженными волосами и бородой. Взгляд его был неотрывно устремлен на лишенное ветвей дерево, стоявшее посреди дома, хотя он несколько раз обошел его вокруг, описывая подвиги былых поколений. Временами Глашатай ударял в ствол костяным клинком, а раз помочился на него под размеренные рукоплескания воинов. Как видно, и это действие входило в обряд обновления.

Затем Глашатай правителя перечислял предков Урты, от его деда Мордиерга до Дурандонда, основавшего на Альбе сию крепость.

В седьмом поколении прозвучало имя женщины: Маргомарнат – и дальше в прошлое шли женские имена, имена владычиц павшей твердыни за морем. Последнее имя относилось ко времени задолго до рождения Ясона в Греции. И каждый раз назывались поименно все дети правительницы, описывалось ее детство, первое деяние ее властвования, упоминался и служивший ей военный вождь. Казалось, конца не будет этой декламации, но слушатели не проявляли ни малейших признаков скуки.

Наконец и этот закончил свою речь, а огонь все еще горел ярко. Тогда сидевшие рядом со мной воины принялись бахвалиться подвигами, с хохотом переругиваясь и швыряя друг в друга крошки еды и землю в знак недоверия.

Такое я видел уже не раз, так что оставил их развлекаться, пожелал Урте доброй ночи и нашел себе место, где мог посидеть спокойно, размышляя и собираясь с силами.

Я намеревался уйти с первым светом, но друид, известный как Глашатай земли, начал взывать со стены над Бычьими воротами. Он размахивал посохом, свитым из прутьев орешины – колкраном, – и каркал по-вороньи в промежутках между выкриками на языке, который, как я заподозрил, являлся древним наречием племени Урты, забытым ныне всеми, кроме этих хранителей памяти.