Роберт Холдсток - Железный Грааль

Мы вышли к реке. Пещеры в обрыве были защищены от непогоды толстыми шкурами, закрепленными в отверстиях, усердно просверленных в каменном своде. Запах еды и едкая вонь дубленых кож. Далекий смех, сердитый окрик женщины, визг поросят, неровная дробь барабанов.

Призрачные звуки прошлого, воссозданные памятью, почти живые, но ускользающие.

Она со смехом перебегала от пещеры к пещере.

– О Мерлин, все, как я помнила! Вот здесь обдирали и разделывали звериные туши. Здесь тот старик вырезал фигурки из кости и рога – амулеты нам в дорогу.

Она нырнула в следующую пещеру, взвизгнув от радости узнавания:

– Куклы! Мои куклы!

Я следом за ней вступил в полумрак. Холодные стены пещеры были укрыты мехами и шкурами, нога тонула в глубоком слое тростника и соломы, поверх брошены меховые подстилки для сидения. Груда медвежьих шкур отмечала ее постель – всего здесь были четыре ложа, – и три деревянные куколки со смешными разрисованными рожицами и гибкими прутиками вместо рук и ног сидели на подушке.

Медея подняла каждую, расцеловала и вновь усадила на место. Она что-то бормотала им, заслоняя собой, чтобы мне не было видно, как она возится с нелепыми игрушками.

– Ты спал там, – сказала она, указывая в глубину пещеры.

Я уже разглядел охапку травы, покрытую козьей шкурой вместо одеяла, нависающую над постелью голую скалу и осыпавшиеся следы красных линий – образы воображаемых созданий, которые я выводил пальцем, осваивая искусство призыва. Очень странных созданий. Сумей я вызвать подобных чудищ, плохо пришлось бы маленькой долине – хуже, чем если бы табун диких жеребцов промчался вдоль ручья.

Холодное место, вызванное холодными воспоминаниями. Плоть реальности, разъединенная ощущением сна. Мне стало не по себе, и я покинул это отражение дома моего детства вслед за женщиной, которая в те годы была подругой и мучительницей нежного юнца.

Мы с Медеей долго молча сидели у воды. Она взяла мою руку, крепко сжала. В глазах слезы.

– Как давно. Как далеко мы зашли, как грустно быть так далеко от дома.

Ее внезапная грусть смутила меня, потому что я ее не разделял.

Я сказал ей:

– Я не вспоминал этого времени жизни, пока не пришел в эту опоясанную морями землю с Уртой и Ясоном. Когда друзья появляются и исчезают словно в мгновение ока, кажется бессмысленным думать о чем-либо, кроме очередного приключения.

– Я думала так же, – сказала она, – до Колхиды. Когда Тропа провела меня через Колхиду, за поколения до того, как она стала такой, какой ты помнишь по плаванию Арго, я поняла, что нашла второй дом. Все знаки, все в мире духов говорило мне, что здесь я буду счастлива, и когда город рос, когда царь Эет повзрослел, превзошел меня возрастом и удочерил, – на время я ощутила себя в раю. Я была жрицей Овна. Чьей только жрицей я не побывала в жизни! Питон, бык, орел… Я знала свое дело. – Она рассмеялась. – Резала баранов и сжигала их. Меня до сих пор преследует запах жареной баранины! Потом появился Ясон, и все женские мечты исполнились в несколько быстролетных, ослепительных, чудных дней. Ты когда-нибудь чувствовал любовь, Мерлин?

– Любил и сворачивал с пути на протяжении десяти тысяч лет. Среди прочих дел.

– Я о настоящей любви.

– Только к тебе, по твоим словам, и даже это в далеком прошлом.

Почему я солгал?

– Наша любовь предначертана, – успокаивающе заметила она, целуя мне руку и по-прежнему погруженная в воспоминания. – Мы были созданы, чтобы полюбить друг друга и разлучиться. И мы живем так долго, почти бессмертны. Но смертная любовь? Тот человек, тот Ясон. Вовсе не похожий на охотников за добычей, бороздивших моря и земли. Боги коснулись его, проникнув глубже обычной человеческой души. И когда я полюбила его, то полюбила пламенно. А когда возненавидела, то возненавидела яростно. Он разбил мне сердце. Я могла бы убить его. Решила похитить то, что для него было дороже всего, – сыновей. И мне это удалось, отлично удалось, согласись. Но только ведь они и для меня дороже всего.

Она казалась такой спокойной, говоря все это. Прежде, в нижнем мире, когда мы направлялись в Грецию, она бушевала. Ненависть и брызги слюны били мне в глаза, словно змеиный яд, когда она обвиняла меня в дружбе с Ясоном.

Эта Медея была рассудительнее: задумчивая, опечаленная женщина.

Я воспользовался случаем и заговорил о том, что нас разделяло:

– Прошло столько лет – не пора ли простить того, кто, как мы оба знаем, обладает и силой и слабостью смертного человека? Пусть даже он – Отравленный. Почему не позволить ему найти Маленького Сновидца? Он недолго проживет. Кинос проживет дольше, но и он не вечен. Ты переживешь своих сыновей. Твое будущее так же бездетно, как прошлое Ясона на протяжении этих семисот лет.

Слишком поздно я вспомнил, что и Медея провела семь веков в одиночестве и страдала сильнее Ясона.

Я приготовился встретить ярость огненных глаз, но она подкатилась ко мне, прижала палец к моим губам и прошептала:

– Я подумаю. Времени на раздумье будет в достатке. А пока – такое ты помнишь?

Я не помнил. Стараясь высвободиться из ее мучительных сладких объятий, скатился вместе с ней в озеро. Мы всплыли, отфыркиваясь и хохоча.

Мне нравилось это место. Узкую долину почти весь день наполняло солнце. В кустах у ручья порхали птицы. Мы ловили их в силки. И мы создавали обряды жертвоприношения для каждой маленькой тушки, ощипанной нами и поджаренной на прутике над огнем. Мы изобретали странных богов и еще более странные обряды. Мир казался сном; дни были волшебством в том смысле, который подразумевает существование, почти невероятное своей нежностью, плодотворностью, простыми радостями.

Медея ловко отыскивала плоды, коренья и травы. Я ставил верши на рыб и охотился в лесах. Мы обследовали тайные области Иного Мира, порой взбираясь на высокие скалы и стояли, глядя на одетые туманом вершины в сердце Царства Теней Героев.

Там, по словам Медеи, лежал океан и в нем множество островов, самых разных, с редкими обитателями. Я не спрашивал, откуда ей это известно.

– И среди них скрыт Маленький Сновидец, – наугад предположил я.

Она взглянула на меня с легкой улыбкой:

– Маленький Сновидец сам выстроил себе дом. Он очень хорошо научился строить дома. Он хорошо защищен, хотя все же уязвим.

Большего не пожелала сказать.

Эти несколько дней были идиллией. Давно я так много не смеялся. Медея готовила кушанья, странные и удивительные. Щепотка одного, привкус другого. Я почти не замечал, что ем. Видел только юную женщину, одетую давней плотью, и ощущал забытую радость погони за наслаждением.

Не везло мне только в рыбной ловле. Никак не удавалось приманить рыб, лениво пасшихся на поверхности, глотая водоросли и мошкару. Они не желали попадаться в мои ловушки.