Алексей Лебедев - В поисках Дарования

- Любимой девушки. - Прошептал я, словно заставляя себя вспомнить о ней.

Сердце затрепетало при мысли о Кире. В голове всполыхнул ее образ, последний, который я видел перед аварией: такой нежный и невинный, задумчиво обаятельный, сжимающий нутро своей красотой. Образ, который я, возможно, никогда больше не увижу. Дыхание сбилось, задрожало параллельно с мышцами при мысле о несбывшемся. Слеза обиды и страха покатилась по моей щеке, я зажмурил глаза, изо всех сил пытаясь этим самым запереть оставшуюся сырость на замок. Вспыхнувший в памяти образ Киры приобрел контраст, стал ярче. Я протянул к ней руку, прикоснулся к ее бархатной коже, одним движением притянул ее к себе, прижав, положил ей голову на плечо, тело защипало мурашками и река счастья наполнила меня. Вместе с тем пришло и ощущение чего-то другого, чего-то совершенно незнакомого. Я чувствовал как ветер, преодолевая невидимую стену, бороздил пространство, как деревья, тихо скрепя своими стволами, приветствуют его, как холодный поток света бежит навстречу Земле от голубой Луны, как черный силуэт моей тени, томно дыша, спокойно ждет моих шагов, как бьется в страхе чье-то отважное сердце, которое остановится, но ни за что не отступит - сердце настоящего война. Я чувствовал все, что раньше мне было недоступно даже в моем человеческом мире. Я чувствовал, как каждая моя клеточка проникает в этот мир.

- Молодец, сынок. Я в тебе не сомневалась. - Прошептала на ухо мама.

Удивленно я отстранил от себя девушку, которую я принимал за Киру, на месте которой оказалась моя мама, улыбаясь доброй улыбкой. Я раскрыл глаза, образ растворился в ночи. Разочарования не было, приняв эту странность за знак, означающий небезразличие к обеим женщинам, опровергающий наглые слова Александра-колдуна. Но самое главное, несущий успокоение моей совести и душе.

Сейчас я знал, чего именно боится Рецер, и он знал об этом - его глаза выдавали это. Но, как я и чувствовал, он не собирался отступать - зверь готов бороться до последнего. Он бы и рад отступить, но смелая идея и гордость тащили его вперед. И он и я приготовились к атаке, только он чувствовал, что для него это будет последней охотой в его жизни, а я не чувствовал, я знал это. Рецер бросился на меня, а я спокойным шагом двинулся навстречу. В его глазах тускнела беспомощность, а уже довольно зрелое лицо не выражало никаких эмоций. Рассчитав траекторию, зверь прыгнул, прыгнул и я, но только для того, чтобы проскользить по траве под ним. Когда же он пролетел надо мной я вскинул руку вверх, одновременно со мной это сделала и моя тень. Черная рука выпрыгнула из земли, схватила Рецера за горло с силой, заставляющей его раззинуть пасть и вытаращить глаза. От ужаса его затрясло, шерсть вздыбилась. Резким движением вниз его припечатало к земле. Тень словно пыталась втянуть зверя в землю, а тот, вереща, конвульсивно барахтая конечностями, пытался вырваться из стальной хватки. Иногда казалось, он выкрикивает какие-то членораздельные слова нехарактерные для животного, молящие о пощаде, но я не внимал им и продолжал втягивать тенью его в землю. Рецер начал медленно уменьшаться в размерах. Я слышал, как его сердце и душа единогласно не хотели поддаваться моему натиску, а грезили о схватке, во что бы то не стало вырваться и растерзать своего противника. Любое другое существо на его месте молили бы о пощаде, он же имел сердце настоящего война, храброго война. Я подошел к нему, заглянул в глаза, которые не отражали ни капли страха, ни доли ненависти. Он понимал, что борется с равным, более того, с существом, оказавшимся гораздо сильнее его самого и Рецеру доставило бы огромную честь умереть от моих рук. Мне, напротив, ни к чему была смерть храброго воина. Отважный сердцем - справедлив душой, справедливый душой - не ограничен силой. Я ослабил хватку.

- Мне не нужна твоя бессмысленная смерть. - Глядя в его глаза произнес я.

Рецер в ответ только недовольно фыркнул ноздрями, рассеивая клубы пыли вокруг своей головы.

- Если хочешь, можешь продолжать этот никчемный бой, но я тебя отпускаю. Твоя судьба достойна большего. Ты умный и должен все понять.

Черная рука освободила зверя, позволяя ему подняться. Его взгляд наполнился благодарным удивлением, в сердце уже не ощущалось той, присущей ему агрессии, теперь его переполняли чувство легкого стыда и одобрительного добродушия, но с толикой злости и разочарования. Душу война опустошила непривычная для него пощада, ему до этого просто было не знакомо такое понятие, и это чувство позорило его перед самим собой. Для Рецера, как для японского самурая, неоправданная пощада была чужда.

- Не терзай себя. Истинному войну нужен равный противник, ибо достойный дерется с равным, трус - со слабым, глупец - со всеми, сильнейший - с самим собой.

Рецер понял о чем я и растерзанный сомнениями попятился назад. Еще немного поборовшись с собой, он фыркнул последний раз, снимая со своей помолодевшей морды остатки напряжения, и скрылся за грудой камней, там, откуда он пришел. Я был доволен такой кульминацией нашего с ним испытания. Несмотря на то, что испытание предназначалось мне для самостоятельного осознания законов Сомнии и проницания в нее, так сказать, бросок под танк, но под раздачу попал и Рецер, а может это и я неосознанно устроил ему свой экзамен. Не важно, главное, что мы оба прошли его. Благодаря чему, мое восприятие этого мира кардинально изменилось и добавило зрелости в мой характер.

Глава 12

...Я вспомнил о тройке моих новых знакомых, которые благополучно исчезли перед своим сюрпризом. Оглядевшись, нигде их не нашел.

- Александр! Ольми! Ризонет! - Позвал я их.

Вместо ответа раздался короткий звонок. Сначала я не понял, что это и откуда он доносится. Звонок прозвенел отовсюду. Он повторился снова, но уже было понятно, откуда он шел. Я развернулся в его направлении и понял, что нахожусь в небольшой продолговатой комнате с голыми светлыми стенами, нюансы которой были размыты легким туманом. Я огляделся: позади меня стоял зеленоватый диван с двумя широкими креслами по бокам от него, окно наполовину занавешено белой тюлью, слева от меня находилась еще одна комната, но более темная, чем эта. Рядом проход в небольшой коридорчик, из которого снова донесся звонок. Его звук показался мне чересчур вялым и тягучим, приглушенным, чем, по моему мнению, должен быть на самом деле, и отдаленным, позабытым где-то в сундуке, отдаленно напоминавшим дверной звонок. Так оно и оказалось, после третьего сигнала я понял, что звонят в дверь. Я направился в коридор, откуда исходил звук. По какой-то причине движения давались с трудом, были скованными и увязающими. При каждом шаге комната размазывалась, приобретая прежние, более-менее четкие очертания в тот момент, когда я останавливался. Коридор оказался темнее, чем смотрелось из комнаты, но глаза быстро адаптировались к темноте. Разобравшись с замком, я открыл дверь. Передо мной предстали две нечеткие фигуры, я прищурился, чтобы разглядеть их.