Ольга Лукас - Тринадцатая редакция. Книга 5. Неубедимый

Рядом с памятником бродили, обмахиваясь веерами, полуодетые, слегка посиневшие гражданки. Мёрзла свадьба. Семейство невских моржей лакомилось мороженым. Поёживаясь, Виталик шагнул в толпу.

— Стоп! Всё не так! — раздался откуда-то сверху крик режиссёра, как будто заговорил сам бронзовый Пётр. — Вам жарко? Жарко или нет? Что, элементарных вещей сыграть не можете? За что я вам деньги плачу? Жених, эй, жених! У тебя медовый месяц на носу, а не каторга! Мамаша, снимите с ребёнка кацавейку или выйдите из кадра! Теперь ты. Ты чего башкой крутишь?

Виталик огляделся по сторонам.

— Да, да, ты, не вертись!

Техник замер.

— Я тебя первый раз вижу, ты что же, деньги получил, а от работы отлыниваешь? Ну-ка, я хочу видеть вот этого крупным планом. Он ещё не замёрз. Жениха смените, и ещё тех троих крайних, и поехали заново.

Заново «ехали» раз восемь, Виталик устал считать. Снимали крошечный эпизод: люди прогуливаются перед памятником Петру I, им жарко, потому что дело происходит в июне.

Ковёр фальшивой зелёной травы перетаскивали с места на место. Массовка тайком угощалась горячительными напитками, так, что некоторых приходилось сменять. Бориса Т. нигде не было видно. Режиссёр чуть не плакал: статисты не понимали его высокого замысла.

— Вот что, что вы как болваны сидите? — накинулся он на семью моржей. — Вы на поминках? Если вы немые — машите руками. Если умеете говорить — разговаривайте о чём-нибудь. И вы тоже, чего ходите, воды в рот набрав? Народ безмолвствует у Пушкина, а вы должны разговаривать!

Порфирий Сигизмундович прошелся туда-сюда, изобразив разговор с невидимым собеседником. В толпе раздались аплодисменты. Режиссёр остановил их повелительным жестом.

— Не надо, не надо этого показного лизоблюдства. Я знаю, что вы у меня за спиной там говорите. Говорите что хотите, но играйте! Чтоб это была уверенная игра, а не слёт убогих! Обогащайте роль! Ну! Вот ты! Полный бред можешь нести. Разрешаю! Тебе — разрешено!

Палец режиссёра уткнулся в грудь Виталику.

— Я могу, если надо, — пожал плечами тот.

— О! Да! Да, вот так! — тяжело задышав, воскликнул режиссёр и поцеловал кончики своих пальцев. — Те самые интонации. Тебе жарко, душно… Так, эти двое — в автобус, греться, ты иди сюда, он говорит, ты слушаешь. Сейчас — полная импровизация. Докажите мне, что вы не твари дрожащие. Хватит дрожать, я сказал! Жара, тридцать градусов. Все играют тридцать градусов и разговаривают! Поехали!

Щёлкнули, взбодрились, пошел новый дубль. Все разговаривали или хотя бы делали вид, что разговаривают. Семейство моржей размахивало руками. Беззубый старичок в сетчатой майке, поставленный на замену, бормотал себе под нос: «Люблю тебя, Петра творенье, за что люблю, зачем люблю?»

Виталик схватил под руку случайного собеседника, которым одарил его режиссёр, и начал импровизировать:

— Короче, есть такая секта — подпольные исполнители желаний. Я сам еле ушел от них. Вроде они такие милые, желание твоё исполняют и всё такое, а в обмен берут жизненную силу. В каждом человеке есть такая особая искорка — его жизненная сила. Если глаза блестят — сила есть. Сила есть — ума не надо. А если отобрать у людей двадцать тысяч таких сил, можно построить машину времени. Но её только в обмен на желания можно получить. Так что, приятель, не позволяй никому свои желания исполнять.

— Ага! — кивнул «приятель».

— Отлично, снято! — крикнул режиссёр. — Про машину времени мне особенно понравилось. Такой типичный питерский прогон ни о чём, очень хорошо. Это я и называю — обогащать роль!

— Но этого же нет в сценарии! — попробовала вмешаться женщина в кожаной куртке.

— Теперь есть. Запиши!

Массовку, прогуливавшуюся перед памятником, освободили от пытки холодом, и все тут же побежали в автобус. Режиссёр схватил за руки окоченевших жениха и невесту и отвёл их в сторону, видимо, чтобы посвятить в свой творческий замысел.

Виталика хлопали по плечу, благодарили, обнимали. Только женщина в кожаной куртке посматривала на него с ненавистью, пытаясь найти на исчирканном листе со сценарием свободное место для того, чтобы вписать туда историю о «секте подпольных исполнителей желаний».

— Молодец, — услышал Виталик знакомый голос и обернулся. Перед ним стоял Борис Т.

Техник не был робким парнем, более того, его целью был именно этот человек. Однако в коленках возникла предательская слабость, засосало под ложечкой. Ну что он, маленький нелепый Техник, может сказать этому великому гению? Но великий гений привык внушать трепет и уже не замечал этого, а потому продолжал говорить сам.

— Такой шедевр. На каждый кадр — по десять дублей! — покачал головой он.

— «Броненосец "Потёмкин"» снимаем, ага! — ввернул проходивший мимо худой человек в белой рубашке и чёрных подтяжках. И почему-то добавил по-шведски, но с оксфордским акцентом: Jävlar vad det regnar!

Борис Т. засунул руку в карман, показал краешек фляги и вопросительно посмотрел на Виталика. Тот кивнул головой.

Они укрылись от посторонних глаз в некоем подобии палатки, уселись на пустые деревянные ящики и стали наблюдать за действиями Порфирия Сигизмундовича. Тот бегал на четвереньках перед семейством моржей. На лицах моржей отражалось недоумение пополам с туповатой услужливостью.

— Всё, сегодня уже ничего не снимем. Будем орать, увольнять массовку, снова нанимать с понижением ставки, пойдём картинно топиться в Неве и так далее, — махнул рукой Борис Т., скручивая фляжке голову. Виталик уже держал наготове пластиковые стаканы. Закуска — бутерброды с колбасой, салом и ветчиной — лежала рядом, на свободном ящике.

— Как же вы его терпите? — поёжился Техник. — Наш Циани… директор труппы тоже иногда ругается. Но такого я не видел.

— Порфирий-то? Да он нежнейший цыплёночек! Мы его не терпим, мы — жалеем, — ухмыльнулся Борис, с удовольствием откусывая от бутерброда.

Когда дружба, подкреплённая горькой охотничьей настойкой, окрепла и Виталик перестал ощущать робость в присутствии популярного артиста, он завёл разговор про Ольгу Викторовну, которая готова на всё.

— Всё бы сделала, значит? — задумчиво повторил Борис и вдруг оживился: — Всё-всё? Точно? А фото её у тебя есть?

— Нету, — растерялся Техник.

— Что ж ты так? — со слезою в голосе спросил артист. — Ну хоть скажи, какая она из себя?

— Ну, такая. Высокая, худая, злая очень.

— Понятно. Ограничимся звонком. Злых, худых мне и в Москве хватает.

— Звонком?

— Ну да. Или ты хочешь сказать, что у тебя нет её телефонного номера? — раздраженно спросил Борис. Он только что собрался по зову души сделать доброе дело, а этот неформал из любительской труппы всё портит.

— Есть, есть! — заворковал Техник. — Рабочий. Я сейчас позвоню сам, всё в порядке, меня с нею соединят. И я вам трубочку тут же и дам.