Вероника Иванова - Комендантский час

Он дотянулся? Ну да, здесь же одиночная решетка, а я неосторожно приблизился. Буду иметь в виду в следующий раз.

Следующий?!

Осознание как всегда пришло много позже самого события: я качнулся назад, почти падая, и устоял на ногах только потому, что корни сжали меня в объятиях. Или правильнее сказать, спеленали?

А потом рука появилась вновь.

Она просунулась сквозь живую изгородь и зашарила в воздухе. В нескольких сантиметрах от моего кокона.

Когда я попытался шевельнуться, хватка корней стала только прочнее, и все, что оставалось, — смотреть, как когти тянутся и тянутся, теперь уже на уровне моей груди и, совершенно точно, приближаясь.

Он что, по запаху меня находит?

Рука замерла. Пощелкала пальцами и…

Рванулась вперед.

Я уже чувствовал когти вонзенными в грудь, но ожидания не оправдались. Потому что по пальцам людоеда стукнули. Жаль, не линейкой, что было бы, наверное, куда больнее. Правда, плетка корней тоже произвела эффект: было слышно, как он то ли выругался, то ли взвыл там, за забором. И, слава богу, убрал руку.

А в оранжерее тут же воцарился мир и покой. Прежний. За тем исключением, что меня из объятий не выпустили, а начали…

Ну да, передавать по цепочке.

Только витки одних корней ослабевали, их место занимали новые по ходу движения. Вот так, плавно, не позволяя сделать ни малейшего движения, меня и пронесли до самого выхода. А там осторожно сгрузили на пол, предоставляя сомнительную честь самому войти в камеру. Что я и сделал на совершенно негнущихся ногах.

Конечно, ни одного фрукта в моих пальцах не удержалось, но даже если бы случилось иначе, если бы мне удалось счастливо докушаться до глюков, три зализанные царапины на боку все равно не исчезли бы. Никуда.

— Это что, из-за меня? — спросил лохматый, кивком указывая на мой разодранный бок. — Тогда извини.

Думает, поцарапался о решетку, когда просыпался? Хотел бы я рассказать… Но после такого вывода уж точно не буду.

Правда, и раньше не собирался. Наверное, потому, что было во всей этой чехарде что-то сугубо личное. Интимное даже. Что-то не предназначенное ни для чужих глаз, ни для чужих ушей. Ну а раз уж сосед первым делом увидел причину происшествия в своих действиях, пусть и продолжает считать, как посчитал.

— Да ерунда. До свадьбы заживет.

— Планируешь? И скоро?

О чем он? Тьфу ты, черт! Опять забыл о контроле над словами. Может, стоит и вовсе перестать обращать внимание? Хотя досадно, конечно. Как же это, оказывается, хорошо и уютно — говорить с кем-то на одном языке…

— А невеста в курсе? — Судя по жесту парня, он имел в виду мое нынешнее положение.

— Нет.

— Не хотел расстраивать? Зря. Так скорее бы все вышло. Кто-кто, а женщина всех на уши поставит, только бы жениха вернуть.

— Нет у меня никакой невесты.

— А чего тогда про свадьбу говорил?

Глухой со слепым. Как обычно. Хоть вообще рта не раскрывай.

— Присказка такая. Означает, что дело — поправимое.

Кажется, объяснение ситуацию не улучшило: лохматый уставился на меня теперь уже откровенно непонимающим взглядом.

— Не важно. Это просто слова. Мусор. Белый шум.

— И вы все так… мусорите?

Мы? А, в смысле, одноклеточные?

— Ага.

Теперь в его взгляд добавилось что-то вроде сочувствия.

Вот только жалеть меня не надо, ясно? Я уже хорошо понял, что недоразвитый и не вписывающийся, спасибо. Да если бы заранее про эти ваши фишки знал, хрена с два бы с вами связался.

— А понимаете друг друга?

Любопытный он какой-то стал. Напрягающий. С другой стороны, тоскливо, когда не с кем и словом перемолвиться.

— Когда как.

— Зачем же тогда…

Громоздим фразы? Привычка, наверное. Природная. Хотя, если вспомнить Серегу… М-да.

— Иначе не умеем. Не научились еще.

— А.

Переходим на односложные ответы? Плохо. Мне сейчас информация нужна подробная. Обильная даже.

— Скажи, корни эти… да вся оранжерея — что она вообще такое?

— Источник.

— Источник чего?

— Всего, — пожал плечами лохматый.

— И как он работает?

— Да кто ж знает? Это главная государственная тайна дурынд.

— Тайна? В которую пускают всех подряд?

— Почему это пускают?

— Сам посуди. Ты, к примеру. Я. Еще люди там, дальше. Все, кого поймали. Если оранжерея — часть чего-то секретного, зачем нас туда пихают? Неужели не боятся, что кто-нибудь возьмет и…

— Украдет чертежи?

— Типа того.

Парень расхохотался. Звонко и весело.

— Ну ты придумал!

— Скажешь, такого не может случиться?

— Почему? Есть много, друг Горацио, на свете…

— А чего смеешься?

— Если бы можно было проделать то, о чем ты сказал, это давным-давно бы произошло. И дурынды не наводили бы сейчас ужас на свободные колонии. Не все так просто, в общем.

— А как?

Лохматый устало потер лоб над переносицей:

— Вот мы с тобой можем разговаривать. И еще с кучей разного народа. А с травой — нет. Она сама по себе. Если кого и привечает, то только своих. Отпочковавшихся.

— Хочешь сказать…

— Ну да. Они тоже травяные. Может, наполовину, может, на треть. Плоть от плоти. Говорят, когда-то, на заре времен, между ними не было такой связи. Потом появилась, когда начали искать убежище и защиту в джунглях. А теперь дурынды и их сады — не разлей вода, как говорится.

Значит, та женщина-клумба и в самом деле — клумба? Настоящая? Ничего себе! То-то мне чудилось, что за ней все время тянутся какие-то стебли. А вот мужик был вполне самодостаточен в этом смысле. Если не считать осьминога.

— А корсары их? Тоже дети местной кукурузы?

— Нет, конечно. Иначе не смогли бы таскать все, что плохо лежит. В корсары нанимаются. Если есть желание или нет другого выбора.

Сложная у них система получается. Но, видимо, работающая, раз живет и здравствует. И теперь поведение корней становится если не понятным, то хотя бы объяснимым.

Они не просто живые. Они — разумные.

Может, были таковыми изначально. Может, заполучили зачатки разума, когда начали телесно объединяться с будущими друидами. Главное, результат налицо: действуют согласованно и целенаправленно. И от этого, кстати, только страшнее снова переступать порог оранжереи.

А придется. Прямо как с корсарами: и желание кушать присутствует, и альтернативы нет. Но теперь-то я ученый. Ни шага в сторону людоеда. Даже сдвинусь правее центра, чтобы уж наверняка. Пусть руки тянет, пока не надоест.

Значит, вы — мыслящие?

Толстые, тонкие, голые и пушистые, вы не просто болтаетесь в воздухе. Вы тянетесь ко мне. Тычетесь в подставленные ладони. Скользите по плечам. Поглаживаете спину.

Всего лишь питаетесь? Пусть так. Но почему все происходящее куда больше похоже на какой-то ритуал, чем на плановую сельскохозяйственную операцию? Или мне просто отчаянно хочется праздника?