Вероника Иванова - Комендантский час

Есть такие люди на свете, как Вася, и встречаются очень даже часто. Товарищи с шилом не в одной только заднице, а во всех частях тела сразу. Обычное течение жизни кажется им невыносимо скучным, и едва выпадает шанс вытворить что-нибудь эдакое, начинается сущий цирк. С конями и клоунами. Причем, в роли тех и других выступают…

А меня кем определили на этот раз? Коверным?

Вот это почему-то вовсе не обидно. Просто больно.

— И как? Насмотрелся?

Я ведь не боялся. Ну того, что он может умереть, и всего такого прочего.

Страшно было не выполнить свой долг. Страшно было узнать, что понял указания как-то не так и совершил непоправимое. Страшно было не оправдать доверие, пусть при внимательном рассмотрении оно оказалось всего лишь насмешкой.

— Тогда отвали от меня на фиг.

За шутки над святым обычно бьют морду. Друзья. Друг другу. Но это, увы, не наш случай.

Сколько мне еще придется быть для всех куклой? Наверное, до конца жизни. Платьица, косички, бантики, игрушечные домики, шаги по расчерченным клеточкам… E2-E4. Если повезет, доведут до края доски. Если не заскучают и не отложат партию.

Хочется что-то сделать, чтобы почувствовать себя живым. Например, со всей дури заехать кулаком по щербатой стенной пластине. Размолотить костяшки в кровь. Стукнуть так, что зазвенишь сам, от пяток до затылка.

Хочется.

А не получится: Васины пальцы ловят мое запястье стальным браслетом еще на замахе.

— Зачем ты собираешься обидеть стену?

— Затем, что она не даст мне сдачи.

— Дело только в этом?

Даже не улыбнулся. Только добавил во взгляд…

Какое щедрое предложение, ну надо же! Только зря потрачено. Обойдусь.

Он бы и так не ответил. Даже если бы мне удалось провести удар, что весьма и весьма сомнительно. Потому что не посчитал бы нужным. Наши весовые категории находятся на разных концах шкалы, и я для Васи все равно что младенец, а драться с детьми…

Меня здесь никогда и никто не будет принимать всерьез. Это логично, естественно, правильно и нормально. Это данность, которой при желании можно очень выгодно воспользоваться. Это заветная мечта многих: вечно перекладывать ответственность на чужие плечи. Это искушение почище, чем испытания святых. Ключ от всего мира. Нужно лишь протянуть руку и…

Кстати, о руке:

— Пусти.

— Остыл?

Даже не нагревался. Хотя, и вправду стало немного теплее. Где-то внутри.

— Не будешь больше чудить?

Мне ведь с самого начала не позволяют ничего делать. Опекают со всех сторон. Наверное, подсознательно догадываются, что без присмотра кончусь в два счета. И наверное, пора уже согласиться, принять эту настырную заботу, оставить решения целиком и полностью на совести окружающих. Сколько можно пытаться заявить о себе то, что никто не желает слышать?

— И пойдем уже. Хорошо?

Быть послушным всегда проще, чем оставаться самостоятельным. Хотите думать за меня? Да ради бога.

— Хорошо.

Сейчас мы вернемся, пообедаем за общим столом, Вася снова спрячется в тенях, Миша с Борей продолжат прием, таская меня из кабинета в кабинет, и все пойдет своим чередом.

Если сможет пройти сквозь внезапно возникшую преграду.

Их не так уж много — фигур, бочком выползших из ниш и простенков. Может, всего пара дюжин, но узкая улица кажется забитой разношерстным народом. Здесь есть и ящерицы, и квакши, и кто-то действительно космато-шерстистый. Высокие, низкие, округлые, худосочные. Они явно не понимают друг друга, просто физически не могут, но им все равно, кто стоит по правую и левую руку.

Потому что все собравшиеся смотрят только на меня.

Тягучее молчание продолжается несколько минут, пока наконец откуда-то из-за спин не выбирается вперед ребенок. То есть мне представляется, что это ребенок, потому что он… она маленькая, хрупкая, и ее глаза распахнуты так широко и невинно, как не получится ни у одного взрослого.

Девочка подходит ко мне не вплотную, а почтительно останавливаясь примерно в трех шагах. Но ей все равно приходится поднять голову, чтобы посмотреть мне в лицо и спросить:

— Ты правда знаешь, как нам всем теперь быть?

Вот тут ясность вдруг заканчивается, и в голове все начинает смешиваться. Неудобоваримой кашей.

Лица. Взгляды. И те и другие исполнены надежды. Отчаянной, но пока еще светлой. Слепящей мои собственные глаза и заставляющей их слезиться.

— Ну где тут ваш умник?

Вот этот голос звучит иначе. Грубо, бесцеремонно и самоуверенно. Ему уж точно никакая надежда не нужна.

— А ну, брысь отсюда!

Приказ не подразумевает возражений, но местные жители не спешат расходиться. Лишь нехотя расступаются, пропуская вперед группу решительно настроенных коброголовых. Вожак у уличной шайки теперь новый, явно постарше прежнего и заметно массивнее.

— Это ты тут воду мутишь?

Перспективы вполне понятны: передо мной не переговорщики, а группа зачистки. Значит, моя речь все-таки произвела впечатление. Знать бы еще, на кого какое… Хотя, наверное, это уже не важно.

— Не будешь трепыхаться, не будет больно. Уяснил? — Нож в его лапе совсем небольшой, с тонким лезвием, похожим на скальпель. — Ну-ка, открой рот пошире и скажи…

— Они скажут лучше, — глухо произносит Вася за моей спиной, а слева и справа от меня с тихим шипением выдвигаются клинки.

Длинные, плоские, вроде бы неподвижные, но по поверхности каждого с короткими интервалами пробегает волна, мутящая воздух маревом. И видимо, аргумент предъявлен весомый, потому что коброголовые понятливо рассредоточиваются, едва мы начинаем движение.

Лезвия защищают меня с флангов, Васина фигура — с тыла. То, что сам он со спины не прикрыт ничем, я соображаю, только когда улица заканчивается звездообразным перекрестком, но это уже не имеет никакого значения, потому что ухо обжигает приказ:

— А теперь руки в ноги — и дёру!

Миша прикрыл за собой входную дверь, потоптался у порога, то ли чистя подошвы своих ботинок, то ли о чем-то напряженно размышляя, потом отогнул уголок жалюзи и через образовавшуюся щель посмотрел на улицу.

— Какая-то непонятная ажитация с утра пораньше, и вся под нашими окнами… Твоих рук дело, Орри? Еще один гениальный рекламный ход с невообразимыми последствиями?

— Иши, я ни сном ни духом!

— А кто тогда?

Мне захотелось засунуть голову в песок или в панцирь, но ни того ни другого поблизости не наблюдалось.

— И добро бы страждущие были, так нет же. Только носы во все щелки пытаются засунуть.

В качестве подтверждения своих слов Миша неожиданно распахнул дверь, и толпа, очевидно, еще секунду назад к ней прильнувшая, прянула назад. Но недалеко.

— Групповое помешательство налицо. Жаль, не моя специализация.

Их явно стало намного больше, если сравнивать со вчерашним вечером: еще под ночь на нашей обычно малолюдной улочке прохожие начали задерживаться и кучковаться. Я предполагал, что это случайность, что утро вечера мудренее, но, как выясняется, снова ошибся. А с другой стороны, покачиваясь в гамаке на сон грядущий…