Ева Никольская - Чужая невеста

А Брэд стоял, скрестив на груди холеные руки, и внимательно следил за моей реакцией на новости Дира. Лааш же висел где-то над ухом и безостановочно шипел:

— С-с-смотри в пол и молчи… молчи. И подол не тереби, просто сиди, не ш-ш-шевелись и молчи.

Я и молчала.

Молчала, когда Дир закончил говорить и позвал "папочку" отправиться в Миригор, где требовалось его присутствие. И когда Брэд-риль прощался, я тоже молчала. И даже когда он подошел ко мне, чтобы поцеловать на прощание в лоб — прилежно изображала немую. Но как только его губы коснулись моей кожи — отшатнулась и вскрикнула, испытав почти тот же животный страх, который ощутила в момент прикосновения Йена. Глаза "отца" хищно сузились, уголок рта дернулся, а пальцы с безупречными ногтями сжались в кулак.

— Меня пугают чужие прикосновения, — хрипло пробормотала, пытаясь сгладить ситуацию. — Любые. Не только твои. Наверное, это последствия… — слово "изнасилование" я вслух не произнесла, вместо этого по совету Лааша весьма натурально всхлипнула и снова потупилась.

— Понятно, — ровным голосом сказал "отец". — Отдыхай, Ильва. Я зайду к тебе завтра.

В ответ я с подачи все того же элементаля кивнула и плотнее сжала губы, чтобы не высказать вслух пожелание больше никогда не видеть этого лэфа. Если от осторожного касания норда, кроме паники, я испытала еще и жар возбуждения, то в случае с Брэд-рилем — один только липкий ужас, от которого меня продолжало потряхивать даже после его ухода.

Оставшись, наконец, одна, я перебралась со стула на кровать и, словно маленький ребенок, замоталась в легкое одеяло, свернулась калачиком и прикрыла глаза. Хотелось расслабиться, согреться, почувствовать себя в безопасности. И мне это почти удалось, когда эхо чужой души прислало похожее на кошмарный сон воспоминание. А, может, это и был сон?

Он стоял напротив меня в белоснежной сорочке с расстегнутой на груди шнуровкой и с россыпью алых брызг на правом рукаве. Черные волосы, забранные в тугой хвост, отливали огнем, а на лице играли рыжие блики от света свечей. Губы чуть заметно кривились, а в лиловых глазах бушевала гроза. Погруженная в полумрак комната казалось мрачной и пустой. Но я точно знала, что это не так. Потому что на стенах, хищно поблескивая серебристыми гранями, висели цепи, в углу стояла большая кровать с черным балдахином и кресло, рядом с которым примостился резной столик, а на нем возле кувшина с вином лежала плеть. И с тонких ремней ее на каменный пол стекали темные капли.

Это был наш ежевечерний ритуал: он ласково оглаживал мои плечи плетью, мягко касаясь обнаженной кожи и почти не причиняя боли. А я последние пару лет все покорно сносила, не смея поднять на него взгляд. Так было обычно… но не теперь. Сейчас моя спина саднила и кровоточила от недавней порки, а я кусала губы, глотала слезы и умоляла его меня простить.

Он прав, всегда прав, а я виновата. Мне не следовало здороваться с Ташем, которого совершенно случайно встретила сегодня на улице. И уж тем более не стоило поддерживать с ним беседу, ведь он уже три года не сын Касса, а меченный урод. Как я посмела улыбнуться изгою? Как?! Это недостойно дочери третьего риля, который давно уже выступает за разрыв всяких отношений с обитателями Стортхэма.

И я кивала на обвинения, которыми сыпал Брэд-риль, продолжая стоять коленями на холодном полу. Придерживала дрожащими пальцами разорванное платье, так и норовящее сползти с плеч, и едва слышно шептала:

— Прости-прости-прости…

Я? Или Ильва? Наши личности словно сплавились воедино, и все происходящее уже не казалось чужим сном. Я чувствовала то, что чувствовала тогда она, мыслила, как она… Именно я находилась там — в том холодном подвале, переделанном в спальню для отцовских утех. Туда он водил вивьер, там же воспитывал и меня. И только Тина никогда не переступала порог этой жуткой комнаты. Может, потому что еще слишком мала?

Брэд обходил меня по кругу, брезгливо отряхивая рукав, будто это и правда могло помочь избавиться от кровавых разводов. Остановился за спиной, провел рукой по моим заплетенным волосам, перекинул наперед мешавшую ему косу и коснулся шеи. Я больше не плакала, не шевелилась и даже не дышала. Его холодные пальцы чуть массировали кожу, постепенно спускаясь от затылка вниз по линии позвоночника. Они очертили нанесенные плетью раны и вновь вернулись к шее, чтобы крепко сжать ее, причиняя мне боль. Я вздрогнула, но вырываться не посмела. Потому что знала — будет хуже.

— Ты демонически красива, Иль, — прошептал лэф, наклонившись. — А они — монстры. Ты не смеешь дарить даже каплю своего внимания этим уродам. Поняла?

— Да, отец, — заученно ответила ему и… меня отпустили.

Воспоминание растаяло так же стремительно, как и накатило. И вот я уже не в этом жутком "фильме с ощущением полного погружения", а на кровати в монастырской келье. Лежу, до скрипа сжимая руками несчастную ткань одеяла, кусаю губы и беззвучно плачу, потому что иначе нечем объяснить влагу на моих щеках и пелену, застилающую глаза. А в душе зреет беспредельная благодарность к Ильве за предупреждение. Столько же ей было лет в том воспоминании? По ощущениям, не больше шестнадцати. Бедная девочка!

Не знаю, где сейчас ее душа: улетела на небеса, отправилась на перерождение или, по всем правилам равноценного обмена, заселилась в мое земное тело, но… если бы не ее остаточные воспоминания, я ведь могла бы и купиться на сладкие речи… Брэда. Даже мысленно называть отцом этого брюнета сил не было. Отец — это мой родной папа. Любимый, заботливый, понимающий, верный, тот, кто всегда поддерживал, оберегал, помогал и за всю мою жизнь ни разу не поднял на меня руки. А лэф, растивший Ильву — больной на всю голову садист, таких надо лишать родительских прав еще до рождения детей.

Вот только вряд ли отношение Брэда к старшей дочери выставлялось напоказ. Он делал все тихо: давил ее психологически, унижал физически и при этом умудрялся убедить в том, что во всем виновата именно она. Ур-р-р-род! Самый что ни на есть настоящий моральный урод! И он еще смел называть этим словом нордов?

По тому, что никто не поинтересовался причиной моих странных слез, я сделала вывод, что Лааш свалил. А по тому, как реагировала Ильва на прикосновения Брэд-риля к своей шее — поняла, почему недавно шарахнулась от Йена. Судя по всему, хватать дочь именно за эту часть тела было таким же обычным делом для лэфа, как и "ласкать" ее плетью.

Я снова стиснула кулаки и зажмурилась. Хотелось выцарапать глаза этому высокопоставленному чудовищу. Ясно, почему его дочь сбежала к нордам! Впрочем, нет… не ясно. Настолько затравленное существо, считающее себя виноватой во всем и вся, вряд ли отважилось бы на поход в логово ненавистных папаше "монстров". И изнасилование это, клеймо на ухе, стрижка… Казалось, правильный ответ где-то рядом, стоит только немного подумать, понять ситуацию — и правда откроется. Но от меня постоянно ускользали какие-то частицы мозаики и… рисунок не складывался.