Карина Демина - Ненаследный князь

Следующую каплю Себастьян поймал мизинцем в полете и, палец в рот сунув, громко сказал:

— А у нас в городе чернила синие!

…и вправду темно-багряные смотрелись несколько… странно?

…а потому хочу благодарствие свое выказать и почтение превеликое к тебе. Как здоровье твое? Как поживает супружница твоя? Глядючи на сотоварок своих, поминавши я ея добрым словом, поелику лишь ея стараниями благоденствую ныне и нервами обладаю крепкими…

Очередная клякса украсила послание. Почерком панночка Тиана обладала выразительным, по-детски округлым, и буквы выводила тщательно, высунув в приливе старания окрашенный чернилами язык.

Прибыла я в Познаньск третьего дня, ехала тяжко, медленно, особливо долго на Сермяжьем перегоне стояли. И там я вспомнила, добрый мой дядечка, как говорил ты мне, чтобы не думала брать расстегаев у лоточниц, дескать, несвежее в них мясо сувают. А я уже купивши была, потому как оголодала дюже, и сил моих никаких не было, но понюхала, и вправду нехороший от тех расстегаев дух шел. Небось уж дня два как порченые, но с чесночком густо замешенные, чтоб, значить, запах отбить. Не стала я их ести, тем едино, твоими наставлениями премудрыми и от ослабшего живота спаслася.

А в Познаньске уже извозчик долго меня по городу катал и цельный сребень, скотина хитроумная, содрать пытался, тогда как работы было на два медня всего! Проторговались час, а он еще сплюнул, обозвавши меня срамным словом, которое девице пристойной знать не полагается, но я все одно знаю, ибо это самое слово вы пользовамши, когда с паном Аврельевым в бостон играть изволили и ему на последнем круге козырь выпал.

Не понравилась мне столица, дорогой мой дядюшка, злые люди, да все с придурью.

А генерал-губернатор и вовсе страх перед Ирженой-милосердицей потерямши, в доме своем статую голой бабы поставил, мнит, дескать, истина эта работы италийского мастера. Дом-то у него преогроменный, какового небось и у мэра нашего нетути, ни у твоего, дорогой мой дядечка, приятеля, за которого ты меня сватать изволил.

Себастьян прикусил перо.

Нет, он не сомневался, что Евстафий Елисеевич послание истолкует верно, припомнит давнее дело с Сермяжьим переулком, где душегубствовал судейский писарь, мстительным духом одержимый. Но вот как изложить остальное…

Прямо.

А еще одну девицу из конкурсанток прокляли! Две же с нею осталися, и значится, только десятерых нас тепериче, об чем иные красавицы вовсе скорби никакой не имеют. Так нас до Гданьску и привезли, где мэр самолично встречал и кланялся, и супружница его кланялась, и сыновья кланялись. И все-то нам радовались, цветами задаривали. Мне-то целых два букетика принесли, правда, один совсем плохонький, поистрепавшийся, а вот панночке Габрисии прехорошенькую розу да без карточки небось от тайного поклонника. Но покудова ехали, она эту розу выкинула.

Предупреждая беспокойство твое, любезный дядечка, спешу сказать, что поселили нас в Цветочном павильоне, куда мужчинам ходу нет никак, даже на минуточку или две, и честь нашу будут блюсти строго. Панна Клементина днесь много говорила про всяческие добродетели, прямо как супружница ваша, которая меня недолюбливает, хотя я никакого ей повода не давала и вновь же в ножки кланяюсь, за науку благодаря.

А после речей нас отвели в комнату, велели разоблачиться и мерки снимали. Хочу то сказать, любимый мой дядечка, что все конкурсантки одна другой краше, и ни у кого-то изъяну нет, только у меня хвост один. Меня из-за энтого хвоста выгнать хотели, но потом забоялися скандалить, когда сказала я, как вы меня научили, вот я и осталась. А панна Клементина за тое, что спорила, крепко меня невзлюбила. И дала комнату незабудковую, с зеркалом преогромным, которое почти напротив окна висит.

Ты не переживай, милый мой дядюшка, окна хорошие, не сквозят и от ворья всякого решетками забраны, красивыми очень, аккурат такие у пана Сигизмундова стоят. Помнишь, в прошлым годе, когда семь особняков обнесли, евойный не тронули, небось с решетками связываться забоялись. А зеркало я покрывальцем накрыла, потому как помню, что матушка моя покойная, твоя разлюбимая сестрица, говаривала, что луна, в зеркале отраженная, красоту тянет? Нет уж, красота мне моя вся понадобится.

А еще нас панна Клементина голодом морить вздумала…

— Панночка Тиана, вы еще долго писать собираетесь? — Вышеупомянутая Клементина стояла, сложив руки на груди, и, белые, они выделялись на сером невзрачном ее наряде.

— Не-а, мне уже немного осталось!

— Вы весьма многословны…

Намек, что другие с заданием справились? И теперь ждут единственно панночку Белопольску?

— Так ведь вы сами, панна Клементина, сказали, чтоб писала обо всем, чего волнует. А меня много чего волнует! Вот у нас в городе такого нет!

— Какого?

— Такого! — Тиана обвела комнату широким жестом. — Всякого! И я ж должна все дядечке расписать! Он же ж спереживается весь! Он так мне и сказал, отпуская, что, мол, Тианушка, ты одна моя надежда и отрада… а он в Познаньске не был! И туточки тоже не был! И вот получит он от меня письмецо, а там всего-то два словечка!

Клементина вздохнула, кажется, уже жалея, что завела этот разговор.

— Вот и надобно писать хорошо! Чтоб дядечка не беспокоился, — завершила речь Тиана, ткнув пером в чернильницу. Лишнее стряхнула, уже не заботясь, что падают капли на скатерть…

…и на ужин подали вареную спаржу, блинцы кабачковые и сок со свеклы, дескать, зело он пользительный. Милый мой дядечка, пожалей меня, сиротинушку подкозельскую, пришли мне мясца, паляндвички сушеной, сальца с чесночком и еще колбас тех, которые супружница твоя велит от меня на чердаках прятать, дескать, ем я их втихую. Клевета это, дорогой мой дядечка! А если и случилось мне разочек пробу снять, так едино из желания увериться, что сделаны те колбасы должным образом, что не пожалели на них ни соли, ни приправов. И ныне вспоминаю я о доме твоем с величайшею сердечной тоской, думая, что туточки, в королевском палаце, помру я смертушкой лютой, голодною…

Себастьян вздохнул, прислушиваясь к урчанию желудка, явно не готового довольствоваться малым. И ладно бы голод, с голодом Себастьян как-нибудь управился бы, но ведь поддержание образа требует сил немалых, тут на одной вареной спарже и вправду недолго ноги протянуть.

Еще панна Клементина, дай ей боги многих лет жизни, невзирая на ея ко мне, беззащитной, нелюбовь, раздала нам книжечки навроде бальных, богатые сильно, с каменьями. А в книжечках тех расписание. И завтрашним днем начинается конкурс, поведут нас во дворец и будут пытать единорогом. Милый мой дядечка, слезьмя тебя прошу, помолись за племянницу свою бедовую, потому как зело я этого зверя страшуся. Нет, дядечка, не подумай плохого. Твоя Тианушка соблюла девичью честь, как оно положено, и соблюдет до самое свадьбы, потому как помнит наставления твои и руку крепкую. Знаю, что бил ты меня едино из великой любви, дабы не свернула с пути истинного, а что батогами, так то норов у тебя, милый дядечка, вспыльчивый. Сама я виноватая, что полезла целоваться с Прошкою окаянным, не из любви, но сугубо из любопытства превеликого, каковое мне в одном месте свербело, да твоими стараниями вовсе вышло. И вот думаю я тепериче, как бы с того разу и не случилось беды. Вдруг да зверь энтот почует на мне Прошкин дух?