Юлия Фирсанова - Дверь ВНИТУДА

Громов хрипло рассмеялся и ушел за «трубу». Вернулся спустя минуту с копейками, волоча потрепанного Ледникова с окровавленной головой. Кайст был в сознании, но каком-то мутном, что ли.

— Он не сможет исчезнуть, не в таком состоянии, ни ручками, ни ножками не двинет, и браслеткой ты его не подлечишь, пока тела артефактом коснуться не сможешь, — с усмешкой ткнул пальцем в кровавые сосульки волос убийца и кинул мне под ноги Саргейдена, как кость собаке. — Попрощайся, девочка, я вам даю пять минут, а потом укольчик — и баиньки.

Меня Ледников узнал сразу, и взгляд стал диким и отчаянным, почти безумным. Нет, на этой крыше сегодня хватит одного ненормального, я сползла вместе с наручниками вниз по пруту, к которому оставалась пристегнута, и, отчаянно выворачивая руки в плечевых суставах, склонившись к лицу кайста, закрыла его растрепавшимися волосами.

— Я не могу нас перенести, — с болью выдохнул ЛСД. — Прости…

— Я знаю, знаю, поэтому поцелуй меня сейчас, очень нужно, — попросила я куратора, изо всех сил пытаясь взглядом объяснить, что прошу его сделать.

Он меня понял, но как-то не так, потому что стал покрывать сумасшедшими поцелуями все лицо, пока я, уже скрипя зубами от боли в руках, не уточнила направление движения, дернув его зубами за длинную темную прядь:

— В губы!

Вот теперь поцелуй получился правильный, не знаю, как там насчет техники, мне не до того было, чтобы анализ проводить и оценку по десятибалльной шкале выставлять. Самое главное я получила и очень надеялась, что этого мне окажется достаточно, поэтому отстранилась от горячих, влажных губ и выдохнула:

— Спасибо!

— Ге-э-эля, — простонал ЛСД в ответ, и я сообразила: ни черта лысого он не понял и вообще прощается со мной, как с живой покойницей. Болью и гневом пылали черные глаза недобитого феникса.

Мыслями о том, как Громов собирается покончить с ним, я изо всех сил пыталась не засорять свой мозг. Поэтому, и только поэтому, с трудом поднялась на ноги и невнятно объявила:

— Давайте уже. Убивайте!

Приятно пораженный такой вопиющей сознательностью Громов аккуратно подошел сбоку и вколол — с первого раза в вену попал, гад такой, не каждой медсестре удается — полный шприц какой-то отравы. Поначалу меня повело, как от димедрола, ноги стали как макаронины, я почти сползала на крышу. Рефлекторно, мозги уже почти отключались, сглотнула слюну из-за щеки и все-таки опустилась на холодный бетон. Рядом взвыл кайст (вот чего он воет? Если потомок птиц, ему положено свистеть или курлыкать!).

Убийца щелкнул наручниками, расковывая запястья, вложил в карман брюк пустой шприц и потащил меня к краю крыши. Высоты я никогда не боялась, с парашютом вместе со Стаськой прыгала пару раз и только от восторга визжала. Но свободное падение без страховки и парашюта за спиной, когда в любой момент можно дернуть за кольцо, в планы на жизнь категории «долго и счастливо» никак не вписывались, зато именно так собирался поступить со мной Громов.

Мое безвольное тело перевалили за парапет гигантской новостройки-многоэтажки и, сказав напоследок сакраментальную фразу всех ублюдков: «Прости, девочка, так будет лучше!», спихнули вниз.

Я сосредоточилась, окончательно прогоняя сонную хмарь наркотика и готовясь к переносу. Ветер насмешливо засвистел в ушах. С безнадежно-отчаянным клекотом вдогонку моей якобы одурманенной тушке устремились два тела, сцепившихся в яростной схватке, мелькнули в сумерках серебряные когти, взрезающие плоть противника.

Сердце бухнуло в груди. Неправда, что под угрозой немедленной смерти перед глазами проходит вся жизнь, вернее, неправдой это было для меня. Время с той доли секунды, когда я увидела окровавленного кайста, мертвой хваткой сжимавшего Громова, потекло как вязкий кисель, в который переложили крахмала. А мысли, напротив, замелькали с бешеной скоростью, способной соперничать со скоростью света.

И главной из них была: «Как спасти куратора?» Уцелеть самой было проще пареной репы, не затуманенное наркотиком или травмами тело способно к телепортации. Но кайст? Он слаб, избит, потерял много крови и не способен к переносу, значит, надо телепортироваться к нему, схватить, а потом перенестись прочь, но при этом умудриться не прихватить с собой Громова. В великий план, составленный на коленке впопыхах на крыше и переписанный в воздухе, никак не вписывался второй тайм с очередной попыткой убийства маньяком.

Перенос не к точке пространства, а к кайсту свершился с потрясающей легкостью, я вцепилась в него обеими руками, крикнула: «Отпусти бяку!» — и представила Конрада. Самую надежную точку опоры во Вселенной, друга, защитника и родича, который не даст нас непутевых, в обиду никаким безумцам, спешащим облагодетельствовать мир несвоевременной смертью одной ни в чем не повинной девушки.

Вот только вместо телепортации случилось совсем другое! Разрывая, будто взрезая сзади скальпелем футболку, распахнулись два громадных, но почему-то почти невесомых и в то же время нечеловечески сильных крыла. Они приняли на себя нашу общую с Саргейденом тяжесть, а Громов, разевая рот в беззвучном крике, полетел дальше. Мы вверх, а он вниз. И лицо у него было такое удивленное, будто не мог поверить в то, что проиграл, что его миссия спасения мира не удалась. Глухой удар о крышу подземной парковки новостройки поставил точку в блестящей карьере руководителя «Перекрестка», мы же взлетали все выше. Как и почему, я очень старалась не задумываться, чтобы не сбить с толку новообразовавшийся рефлекс.

Кайст тоже молчал, только глянул так, будто у меня вторая голова выросла, а не крылья. Чего, никогда крылатых девушек не встречал? Я вообще-то тоже. А потом у него затрещала одежда и черным блестящим потоком вырвались на волю, распростерлись над миром два крыла. Вороные, широкие, прекрасные! Но самым прекрасным было то, что махать он новыми конечностями не стал, лишь растопырил на манер планера. Молодец! Не хватало еще перепутаться крылышками-перышками в воздухе и закончить катастрофой, после которой не останется даже «черного ящика».

Набор нужной высоты и мягкая посадка на крышу получилась не очень-то. Долететь долетели, парапет с запасом метра в три взяли, но встать на ноги не удалось, идеальное равновесие на двоих в воздухе сменилось нескоординированными действиями на горизонтальной плоскости. Крылья из спасителей стали помехой, рефлекторно затрепыхались в поисках баланса, и мы синхронно, кучкой, похожей на выпотрошенную подушку низкого качества (когда перья вместо пуха), рухнули на твердый бетон.

Худощавый и очень костистый кайст придавил меня всей тяжестью и слезать не спешил, выпускать из рук тоже. Только смотрел дикими черными глазами. Радужка сливалась с бешено пульсирующим зрачком.