Мэри Стюарт - Сага о короле Артуре

— Что до доброго отношения короля к ней, здесь я согласен, — Мордред отставил кувшин с вином, откинулся назад, опираясь на край стола, и обвел собеседников взглядом. — Но ведь все это чистой воды вздор, нет? Да, слухи ходят, и я их слышал, но сдается мне, что исходят эти сплетни главным образом отсюда, и доказательств нет. Ровным счетом никаких! А пока доказательства не найдены, пересуды так и останутся пересудами, состряпанными из пожеланий и амбиций, но не из фактов.

— А ведь он прав, — согласился Мелион, брат Киана. — Все это только досужие байки, без которых не обойтись, ежели дама так хороша собою, как королева, а муж ее часто и надолго покидает брачное ложе, как в случае короля.

— Альковные сплетни, вот как я это называю, — подхватил Клан. — А ты предлагаешь нам опуститься на колени прямо в грязь и подглядывать в замочные скважины?

Поскольку именно к этому Агравейн, по сути дела, и вел, он принялся возмущенно отрицать подобное предположение. Он был не настолько пьян, чтобы не заметить: собравшиеся не потерпят и мысли о том, чтобы повредить королеве. И с благородным достоинством прибавил:

— Вы меня неправильно поняли, господа. Ничто не заставит меня причинить зло прекрасной даме. Но если бы удалось измыслить способ сокрушить Бедуира, не задев ее…

— То есть поклясться, что он ворвался в спальню силой? Овладел королевой против ее воли?

— Почему бы нет? Такое тоже возможно. Моя девчонка скажет что угодно, если мы ей заплатим, и…

— Как насчет Гарета? — переспросил кто-то.

Известно было, что Гарет ухаживает за Линетгой, одной из придворных дам королевы, прелестной девушкой, и притом столь же неподкупной, как он сам.

— Ну хорошо, хорошо! — Раскрасневшись, Агравейн обернулся к Мордреду, — Многое еще предстоит обдумать, но, клянусь темной Богиней, начало положено и мы знаем, кто с нами, а кто против! Мордред, как ты? Если мы измыслим способ, позволяющий не впутывать королеву, ты нас поддержишь? Уж тебе-то менее всего пристало водить дружбу с Бедуиром!

— Мне? — Мордред холодно улыбнулся краем губ — только эта улыбка и осталась в нем от Моргаузы, — Водить дружбу с Бедуиром, королевским конюшим, лучшим из рыцарей, правой рукою короля в битве и в зале совета? С регентом, в отсутствие Артура облеченным всей полнотою власти? — Молодой человек помолчал. — Сокрушить Бедуира? Что мне на это сказать, господа? Что мысль эту я решительно отвергаю?

Раздался смех, стук чаш о стол, оглушительные крики:

— Мордреда в регенты! А почему бы и нет? Кого еще? Валерия? Нет, слишком стар. Может, Друстана? Или Гавейна? — И наконец срывающиеся, хриплые голоса слились в единодушии: — Мордреда в регенты! Кого же еще? Он — один из нас! Мордреда!

Затем вошла девица, и крики стихли, и разговор свернул на безобидную тему завтрашней охоты.

Когда гости разошлись, а девица осталась убирать со стола завалы объедков и вытирать пролитое вино, Мордред вышел на свежий воздух.

Несмотря ни на что, сам разговор и заключительная акколада глубоко потрясли принца. Бедуира не станет? А сам он неоспоримо — правая рука короля и, в отсутствие Артура, регент, наделенный безоговорочной властью? А тогда, стоит ему выказать себя умелым бойцом и управителем, и более чем вероятно, что Артур назовет его своим наследником? До сих пор этого не случилось: преемником короля по-прежнему остается Константин Корнуэльский, отпрыск того самого герцога Кадора, которого Артур, за неимением законного принца, провозгласил престолонаследником. Но в ту пору он еще не знал, что сын, плоть от плоти его, будет — да нет, уже зачат. Законный? Какое это имеет значение, ежели сам Артур — дитя прелюбодеяния?

Девица тихонько окликнула любовника, и Мордред обернулся. Она выглядывала из окна спальни, мягкий свет падал на длинные золотые волосы, на оголенное плечо и грудь. Он улыбнулся, сказал: «Сейчас», — собеседницы по сути дела не видя. Перед его мысленным взором, на фоне тьмы, стояла королева.

Гвиневера. Златокудрая дама, по-прежнему прелестная, обладательница огромных серо-голубых глаз, напевного голоса, неизменной улыбки, а в придачу к ним — мягкое остроумие и веселость, радостным светом озаряющие ее приемный зал… Гвиневера, которая со всей очевидностью любила своего господина и супруга, но знала и страх, и одиночество, и в силу понимания этого приветила испуганного, неприкаянного мальчика, помогла ему подняться над тьмой детских воспоминаний и научила любить с легким сердцем. И дружеские прикосновения ее рук раздули неуемное пламя, в то время как порочные губы Моргаузы не пробудили даже искры.

Мордред любил ее. Совсем по-иному, даже на ином дыхании, нежели прочих женщин. А их в жизни Мордреда перебывало немало, от девушки с островов, с которой он в четырнадцать лет развлекался в вересковой лощине, до нынешней его любовницы. Но мысли его о Гвиневере в такую форму даже не облекались. Мордред знал лишь одно: он ее любит, и если слухи справедливы, тогда, свидетельница ему Геката, он порадуется падению Бедуира! Молодой человек не сомневался: король ничем не повредит Гвиневере, но может статься — ведь может же такое статься! — дабы честь его не потерпела урона, Артур отошлет жену от себя…

Дальше этого бастард не заглядывал. Да и вряд ли сознавал, что зашел настолько далеко. Как ни странно, но Мордред, рассудочный философ, на сей раз затруднился бы облечь мысли в слова. Он сознавал лишь, что гнусные перешептывания, пятнающие имя королевы, приводят его в ярость и он еще менее склонен доверять близнецам и их безответственным приятелям. Во власти дурных предчувствий, принц отлично сознавал, в чем состоит долг королевского наблюдателя (королевского соглядатая, ехидно поправился он), подосланного к «молодым кельтам». Ему следует предупредить короля об опасности, нависшей над Бедуиром и королевой. Артур вскорости доберется до истины, и ежели понадобится принять меры, это забота самого короля. Вот что подсказывает ему, Мордреду, долг, а также и доверие короля.

А что же Бедуир, если окажется, что он и впрямь злоупотребил этим доверием?

Мордред решительно отогнал эту мысль и, повинуясь внезапному порыву — сам он ни за что его бы не признал, даже если бы и разгадал, — возвратился в дом и предался любви с исступленным неистовством, совершенно ему не свойственным, равно как и давешний хаос в мыслях. Так что на следующий день пришлось откупаться золотым ожерельем.

Ближе к ночи, когда в городе и во дворце все стихло, Мордред отправился к королю.

В те дни Артур засиживался за работой допоздна. Белый пес Кабаль лежал у его ног — этого самого щенка король выбрал в тот день, когда к нему впервые привели Мордреда. Теперь пес состарился, украсился рубцами и шрамами — памятками не одной славной охоты. При появлении Мордреда он приподнял голову и замолотил хвостом об пол.