Ольга Болдырева - Без души

Мимо проплыли два автомобильных центра, здесь люди всё‑таки были. На меня по — прежнему не обращали внимания. Чтобы срезать дорогу, свернул между домами, в сторону бывшей школы. Всё такой же знакомый двор. Вокруг высокого забора искривленные деревья и тропинка. Тишина, память — теперь уже светлая, — еле слышный шелест листвы. Столько здесь всего было, образы так странно перемешиваются в голове.

В спину ударило ощущение опасности. Бездна сама вытащила его из моего подсознания, превратив блеклую ассоциацию в яркую, болезненную вспышку. Это оказалось настолько диким, что я резко повернулся к неизвестному противнику, тут же уходя с линии удара. Подобное ощущение не могло появиться, если бы угрожал простой человек, который не в силах причинить мне вред.

Тогда кто?

— Тренироваться определенно нужно больше… — задумчиво протянул скрытый вуалью тени мужчина. Роста он был огромного: два метра точно, — и в плечах, если не метр, то близко к нему. Лицо под тенью разглядеть сложно, но черты правильные, больше характерные для других реальностей, где смешение пород не сильно приветствуются.

В следующую секунду тонкие нити пустоты обвили его запястья и шею, мягко намекая, что снисходительный тон лучше оставить в стороне и не пытаться что‑либо предпринимать. Бездна, накрыв мои руки своими холодными ладонями, бережно удерживала под контролем узор силы, чтобы я раньше времени не убил незнакомца.

— Кто ты?

— Хорошо. К делу, так к делу, раз настаиваешь, — ответил так, словно это он удерживал меня в смертельных объятиях Бездны.

Вот только глаза его выдавали. Чужак знал, насколько тонка та грань, за которой пустота, обретя свободу, перережет и растворит хрупкую преграду из живой плоти. Ощущение опасности притупилось, словно Бездна вызвала его специально: посмотреть на мою реакцию.

— Моё имя — Девеан, я надзиратель. Меня приставила к тебе Пресветлая Алевтина.

Да, в разговоре с рыжей девицей что‑то подобное было: "Впрочем, эту лекцию прочитает твой надзиратель. Потом…" Кажется, она сказала это. Значит так? Приставить смотрителя, чтобы вещь не натворила глупостей?

— Мне не нужна ни нянька, ни надсмотрщик. Передай это своей госпоже.

— В твоём состоянии? Естественно, нянька не нужна. Только твоё мнение не учитывается. Я наделён полномочиями прервать твою жизнь в этом мире, чтобы ты приступил к служению своей госпоже. Но это произойдёт лишь при условии, если решишь вести себя некорректно. Боюсь, нам придётся познакомиться поближе, Серег? — если я не ошибаюсь.

— Сергей… — поправил я мужчину, — ты уверен, Девеан, что угрозы подействуют? — я обратился к Бездне, но та только покачала головой.

— Нет, не стоит показывать ему, что в тебе нет дара творца. Пока не стоит. Мы просто подождём. Недолго, а потом ты покажешь, что твоя госпожа — отнюдь не рыжая Алевтина. Так что отступи, Сергей, поддайся. Игра в поддавки — это так забавно, путь даже ты не сможешь почувствовать её вкус. Да?

Как скажешь.

Мужчина, неожиданно рассмеялся.

— Твоя сила не сможет причинить мне вреда. Не стоит даже пробовать, только время потратишь. Осколок дара Пресветлой матери не ранит её слугу. Это не угрозы, всего лишь условия сделки. Сейчас этот мир твой. И не важно, сделаешь ты что‑либо с подаренными тебе живыми игрушками или нет: всё равно в назначенное время ты станешь слугой Алевтины.

— Хорошо, говори.

— Всё просто. Мне приказано наблюдать за тобой и направлять, если потребуется. Объяснить твои будущие обязанности, рассказать про жизнь творцов и обычаи. И да, самое главное…

Девеан выступил из тени. Странные, двуцветные глаза — черные с желтым ободком, волосы до плеч, с бордовым отсветом, узкая линия губ. Усталость, как печать на лице.

— Главное… мне приказано научить тебя контролировать это бездушие, чтобы твоя сила — всемогущество — не превратила тебя в очередного безумного Убийцу. И контроль может быть только один — новые чувства и ощущения. Заманчиво? Я помогу тебе найти смысл.

Я не ответил. Бездна улыбалась, словно это её, а не меня надзиратель пытался соблазнить желанным плодом знаний.

— Пойдём, я провожу тебя до дома, и завтра приду с самого утра. Пойдём, Сергей…

В голове у меня медленно, словно под неслышимую музыку, всплывали последние строчки той самой песни…

Всемогущество мне, как проклятье дано.

Как же жить на земле, если мне всё равно?

Если память солжет, если правда горчит,

Кто, скажи мне, поймет? Кто, скажи мне, простит?

Равнодушно смотря в этот мир без границ,

Вдруг увидеть себя в равнодушие лиц.

И узреть в пустоте лишь две чаши весов…

Как мне жить в темноте без основы основ?

Два крыла за спиной, а внутри пустота.

Я живу? Я живой? Без души? Тишина…

Смертным потом и слезами

достаются наши крохи

утешенья.

Но всегда приходят сами,

и до гроба с ними вздохи

и лишенья…

Хорхе Манрике

Я проснулся среди ночи в липком холодном поту и, рывком сев на постели, судорожно вздохнул. Меня била крупная дрожь. Снова бред. С трудом продираясь через вязкую пелену, которая вновь заволокла моё сознание, я пытался вспомнить сон — очередное видение. Пока ассоциация была только одна — сон был до тошноты омерзителен. Обхватил голову руками, пытаясь сосредоточиться. Но разум ускользал, казалось, невозможно найти опору в склизком мареве. Боль стучала в висках, наполняя рот густой кровью, я сплюнул на пол красные сгустки. Всё тело ломило, каждый вздох отзывался резкой болью. А разум все быстрее исчезал в тумане безумия.

Нужно позвать на помощь. Мысль погасла, еле успев проникнуть в сознание. Из последних сил я перекатился на кровати и упал на пол, стараясь создать больше шума. Ни звука не раздалось в кромешной темноте.

Пустота… вместо моей комнаты была пустота. Прохладная, завораживающая, манящая, желанная. Волшебное ощущение стремительного падения на дно. Бьющий в лицо ветер, наслаждение — только бы подойти к краю. Ближе. Бездна… что это? Сознание конвульсивно дернулось в последний раз, пытаясь вернуть меня в реальность.

Я открыл глаза. Лежу на спине, на кровати. Поднёс к лицу белое пятно ладони: рука тряслась. Через минуту настолько осмелел, что сел на кровати. Крови не было. Очередной кошмар — прощальный подарок тюрьмы. Я уже давно понял, что мой рассудок пострадал слишком сильно. Сумасшествие — это не повод метаться из‑за каждого кошмара. В конце концов, я привык ко многому, привыкну и к этим снам. Только сердце, не откликаясь на доводы, продолжало яростно биться о грудную клетку.