Андрей Уланов - Городская фэнтези-2006

Трудно объяснить, почему я в тот момент обратил внимание на музыку.

В последнее время мы слушали немецкую группу «Раммштайн», хотя манера и ритмика их исполнения резко отличалась от любимых нами еще с юности групп так называемой «новой волны».

Композиция, которая звучала в данный момент, называлась «Nebel», что в переводе с немецкого, если мне не изменяет память школьных лет, означало «туман».

Не понимая сути происходящего, я предпочел прижаться к обочине. Заметив мои действия, Лана, не выходя из транса, сделала знак рукой: все в порядке, подожди.

И в этот миг я увидел его.

Бескрайнее заснеженное поле граничило с темной полоской леса. Оттуда, из-под сени хвойных деревьев, толчками выдавливало густой молочно-белый туман.

На небольшом взгорке у распахнутых сводчатых дверей католического храма, рухнув на колени, неподвижно застыл священник. С его шеи на белый снег капала алая кровь.

В воздухе над ослепительно-белой равниной навстречу Лане, медленно вращаясь; летел крест-нож, увлекая за собой массивную цепь, которая чертила в морозном воздухе гудящую на низких нотах окружность.

Последние аккорды композиции «Nebel» совпали с тем, как крест, сверкая своими смертельно опасными гранями, вдруг потерял резкость контура, затуманился и в следующий миг уже висел, медленно покачиваясь, на запястье согнутой в локте правой руке Ланы.

Музыка стихла, и в салоне машины наступила оглушительная тишина.

Прошло не меньше минуты, прежде чем Лана открыла глаза и вдруг с безмерной усталостью в голосе произнесла:

— Теперь он со мной.

Я не стал спрашивать — кто.

Слова на какое-то время утратили смысл. Хотя что там слова — сама моя жизненная позиция в ту минуту дала первую, едва заметную трещинку.

Мое неверие пошатнулось.

Я видел его — крест-нож, который мне еще только предстояло сделать.

И я знал его имя.

Домой мы вернулись во второй половине дня.

На улице уже сгущались зимние сумерки. Лана держала обернутую куском ткани металлическую пластину толщиной в пять миллиметров. Сталь 65G. В просторечье ее именуют «пружинной». Идеальный вариант для изготовления задуманного. В сыром виде легко обрабатывается обыкновенным напильником, но после термообработки обретает высокую прочность в сочетании с некоторой пластичностью.

Я нес полиэтиленовый пакет с купленными в магазине напильниками, двумя наборами надфилей и абразивными брусками. Ножовка по металлу, дрель, тиски — все было дома.

В квартире шел затянувшийся ремонт, а если говорить вернее — перепланировка. Поднявшись на второй этаж, я сложил инструмент на бетонированный пол будущего зимнего сада. Рядом выступал мощный фундамент камина. Чуть поодаль в качестве временной меры возвышался круглый раздвижной стол, на котором стоял компьютер. Завершали обстановку помещения диван и сложенные вдоль стены обрезки арматуры вперемешку с металлическим уголком.

Пока Лана готовила ужин, я занимался обустройством рабочего места. Верстака, естественно, дома не было, но выход из положения нашелся легко: взяв старую чугунную батарею, я обложил ее гранитными валунами, предназначенными для отделки зимнего сада, поперек положил полутораметровый обрезок массивного швеллера, оставшегося после изготовления перекрытия. Один конец металлической балки я положил на готовую кладку, второй лег в углубление между звеньями чугунной батареи, на него я закрепил тиски и опробовал конструкцию на прочность.

Получилось вполне приемлемо. Если особо не усердствовать, то выдержит.

За ужином мы разговаривали на отвлеченные темы, не касаясь необычного дневного происшествия и моих очевидных приготовлений. Я уже примирился с мыслью, что внезапное видение является плодом моей богатой фантазии. Лана со всей очевидностью была убеждена в обратном, и потому мы избегали откровенного разговора, понимая, во что может вылиться радикальное несовпадение взглядов.

Поужинав, я забрал кофе и ушел наверх.

Прежде чем приступить к первому этапу работы, я включил компьютер, вставил в CD-привод диск с «Раммштайном», нашел композицию «Nebel» и запустил непрерывное воспроизведение. Тихая, чуть печальная и одновременно будоражащая воображение музыка зазвучала в унисон мыслям.

Кофе так и остался остывать на столе, я взял инструмент и начал размечать заготовку.

Время постепенно теряло смысл. Никогда я не работал с таким упоением, не понимая, что за сила завладела моим сознанием. Нет, я не ощущал себя марионеткой, внезапно попавшей под власть чуждой воли, наоборот, я чувствовал сравнимый с вдохновением душевный подъем.

Закончив разметку, я зажал заготовку в тиски, и спустя минуту в помещении раздался характерный визг ножовки по металлу. Сталь поддавалась легко, пропил шел ровно, никто не подгонял меня, не ограничивал во времени, благо мы живем в доме, построенном еще до революции, — стены из красного кирпича толщиной в семьдесят сантиметров прекрасно глушат звук, так что я мог продолжать свое занятие хоть до самого утра.

Так оно, собственно, и вышло.

Не помню, сколько часов потребовалось на выпиливание грубой заготовки. Несколько раз я менял полотна, время застыло, словно мое сознание погрузилось в густой сироп, подспудно ожидая каких-то событий. В руках ощущалась усталость, но я подсознательно понимал, что не остановлюсь, пока не увижу крест.

Наконец уже за полночь, соединив два последних пропила, я поймал в ладонь нагревшийся прямоугольный обрезок металла и, взглянув на тиски, понял — в них зажат крест. Некоторое время я смотрел на него, разминая сигарету в испачканных металлической пылью пальцах.

Получилось.

Мысль пришла спокойная, удовлетворенная, в те минуты я не вспоминал о странном дневном видении, просто был доволен результатом проделанной работы.

Докурив, я понял: несмотря на поздний час, спать мне совершенно не хочется.

Что ж, пожалуй, можно сделать окончательную разметку и спилить под утлом оконечности крестообразной заготовки, придав им заостренный вид будущих лезвий. Погасив сигарету, я вновь взял в руки штангенциркуль, собираясь размечать скосы.

В эту минуту в очередной раз зазвучала повторяющаяся раз за разом композиция. Я освободил заготовку из тисков, ощущая, как нагревшийся металл отдает моей ладони накопленное тепло. Словно в руках притаилось живое существо, с которым я уже успел сродниться.

Приятное, необычное чувство.

Мы любим одухотворять вещи, поэтому в первый момент, услышав в своем рассудке голос, я не вздрогнул, не смутился, лишь удивился странной игре воображения, пока вдруг с необычайной отчетливостью не осознал: мысль хоть и созвучна ситуации, но не может принадлежать мне.