Вера Петрук - Чужая война

Желая отблагодарить Арлинга, Джавад рассказывал ему все, что знал об Иштувэга и рабстве в городе. А знал он немало.

— В Иштувэга пятьдесят три рудника по добыче золота и самоцветов, четыре карьера, восемь алмазных шахт, — вспоминал Джавад на одном из привалов. — Рабы трудятся везде, но Сейфуллаха, скорее всего, продали в «Подземелье Покорности». Это одно из тех мест, где не задают вопросов. Неважно, кем ты был раньше и как стал рабом. В Подземке трудятся больше пятиста человек. Все — рабы. Шахта очень глубокая, некоторые колодцы опускаются на глубину до четырех тысяч салей. Если Аджухам действительно там, то тебе стоит поторопиться. Жара в Подземелье невыносимая, грунтовые воды пролегают близко к туннелям, часто размывая их и затапливая тоннели. Рабы там живут не долго. Однако в Подземке столько чистых и богатых жил, что добытое золото с легкостью позволяет окупать расходы на рабочую силу. Рабы в Иштувэга дешевые, особенно те, которых продают керхи. Не знаю, как ты будешь вытаскивать оттуда Сейфуллаха, если он действительно там. Хозяева рудников не скупятся на охрану. У меня есть знакомый вор, который за свою жизнь ограбил всех высокопоставленных лиц города: наместника, Гильдию, швейную факторию, крупных купцов, военных. К рудникам и копям он питает особую страсть. Вулкан, так его зовут, проник повсюду кроме Подземки. Ограбить местное золотохранилище — его давняя мечта. Кое-что об охране он тебе точно расскажет.

Представить Сейфуллаха Аджухама с киркой в золотоносных рудниках Иштувэга, а тем более, в Подземелье Покорности, было трудно. Попасть туда невозможно. Поверить в успех еще сложнее. Сколько времени потребуется слепому, чтобы проверить все рудники города? А если Сейфуллаха продали в швейную факторию? Или богатому дому? Сколько их в Иштувэга? Уже сейчас становилось понятно, что на поиски могла уйти не одна неделя. И все это время иману будет грозить опасность, возможно, смертельная.

После трех лет служения у Аджухама и всего, что им удалось пережить вместе, Арлинг думал, что понял, в чем заключался путь халруджи. Он ошибался. Путь халруджи был по-прежнему скрыт от него туманом сомнений и неуверенности.

Но прежде чем думать о том, где искать Сейфуллаха, нужно было проникнуть в город, который напоминал осажденную крепость. В этом Регарди надеялся на помощь Сахара. Помимо денег, оружия, верблюдов и провианта, друг дал ему металлическую пластину с изображением ворот, знака Пустоши Кербала. Несмотря на то что серкеты ушли из городов кучеяров много лет назад, их боялись и уважали. Кучеяры верили, что любого, кто поднял бы руку на Скользящего или встал на его пути, постигла бы неминуемая кара. Кому, как не серкету, могли разрешить проникнуть в закрытый город? Во всяком случае, Регарди надеялся, что иштувэгцы не настолько сильно отличались от других кучеяров и испытывали столь же трепетное почтение к слугам Нехебкая. У него получится. Сыграть серкета было не труднее, чем навьяла. Гораздо тяжелее было носить маску халруджи. Тем более, что Арлинг не помнил, когда снимал ее в последний раз.

И хотя он ожидал подвоха, все прошло гладко. Стражник внимательно взглянул на пластину, посмотрел ему в лицо, нахмурился, но тут же сделал шаг в сторону, уступая дорогу.

— Будьте осторожны, — кивнул он Арлингу, с почтением возвращая табличку со знаком Пустоши. — В городе Белая Язва. Люди мрут, словно мухи.

— Именно поэтому я и здесь, — с достоинством ответил Регарди.

Он подобрал нужные слова, потому что охранник принялся кричать, чтобы «уважаемому господину в белом» немедленно уступили дорогу. Халруджи взял с собой только двух верблюдов, продав остальных дромадеров вместе с ишаками беженцам из Хорасона. Лук и саблю, которые подарил ему Сахар, он оставил в наскоро вырытом тайнике в финиковой роще у стен города. Серкеты не ходили с оружием, поэтому пришлось довольствоваться джамбией и ножами, которые скрывал бурнус.

На улицах северной крепости хозяйничали страх, суета и хаос. В последнее время Арлинг много слышал о «Бледной Спирохете», но только оказавшись в городе, понял, что слухи не были преувеличены. Скорее наоборот, они скромно замалчивали то, что творилось в Иштувэга на самом деле. Тяжелый запах болезни расползался по камням мостовой, словно густой туман. Сладковато-гнилостный, с нотками вареной капусты, мокрой шерсти и мочевины, он оседал на бурнусе, забивался в каждую его складку, норовил заползти под повязку на глазах, которую Регарди одел, как только вошел в город. Сейфуллах редко видел его без нее, а халруджи хотел, чтобы его узнали, если им удастся случайно встретиться. Впрочем, это было бы слишком щедрым подарком судьбы.

Он едва успел отойти с верблюдами в сторону, чтобы не попасть под колеса повозки, груженной человеческими телами. Многие из них были еще живы. Халруджи слышал, как они двигались, пытаясь выбраться из-под наваленных сверху мертвецов. Одни стонали, но ослабли настолько, что не могли поднять и руку. Рядом с телегой раздавалась тяжелая поступь людей, приглушенное дыхание которых со свистом вырывалось из-под масок на лицах.

Ивэи, легендарные санитары Туманной Башни, везли свой печальный груз к Цитадели. Арлинг не видел их, но по звукам и запахам догадывался, что они производили устрашающее впечатление. И здесь слухи не лгали. Помимо плащей, полы которых мели уличную грязь, на ивэях были длинные кожаные фартуки, стучащие о колени, высокие сапоги с широкими ботфортами и грубые рукавицы. В Иштувэга было прохладнее, чем в Балидете, но солнце все же пекло, и Регарди не представлял, как должны были чувствовать себя люди в таком одеянии. Однако ивэям было неплохо — они даже не вспотели. Бродить целыми днями по городу в поисках заболевших, грузить их на телегу и отвозить в Туманную Башню, требовало хорошей физической подготовки. Почти все санитары были одного роста с Арлингом, а отсутствие одышки, уверенные и сильные движения говорили о том, что они не были тучными. Под тяжелыми плащами скрывались не складки жира, а тугие узлы мышц. Где иштувэгские власти набирали таких великанов, оставалось загадкой. Арлинг предпочел бы не становиться на их пути. Проблем у него хватало.

Ивэи шли не одни. Несколько человек следовали за ними на расстоянии, моля о милосердии. Когда кто-нибудь неосторожно отделялся от группы, приближаясь к повозке, один из ивэев останавливался и молча ждал, пока человек не занимал свое место. Страх перед санитарами ощущался почти физически. Сами ивэи обращали на людей не больше внимания, чем на пыль под ногами. Родственники больных, догадался Арлинг.

Когда процессия поравнялась с местом, где он стоял, одна женщина выбежала вперед и, держась от крайнего ивэя на расстоянии, стала предлагать ему золото в обмен на сына.