Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

— М-м… — тянет Сонька неопределённо. — Мам, а Он что — так и будет нас тут всех строить?

— Нет, только очерёдность устанавливать, — вместо меня отвечает безмятежно Николас. — У ваших мам сейчас полная идентичность реакций на привычные раздражители, придётся их первое время расцеплять. Мам, а не реакции. Не переживай, пройдёт немного времени — и они научатся быть автономными. И не дуйся так: просто в некоторых вещах я понимаю больше вашего и не могу сдержаться, чтобы не влезть.

— У нас это называется «вставить свои пять копеек», — язвит Сонька. Николас согласно кивает.

— Да, я такой. Зато со мной интересно, и это вы ещё оцените. Ладно, зайцы, не дуйтесь, а пока вы не впали в спячку, покажите-ка свои апартаменты. Хотелось бы кое-что выяснить. Вам самим будет интересно, обещаю.

Девицы хмуро поднимаются. Дождавшись, когда они покинут кухню, Николас легко переставляет стол на место, поспешно допивает чай.

— Ник, — тихо говорю я. — Пожалуйста, только воздержись в их присутствии от замечаний. У нас — не твои хоромы, ты же видишь…

Анна тоже хмурится. Ник качает головой.

— Будет вам, родственницы. Ну, тесновато, конечно, не по моим плечам квартирка, так что с того? Когда я в прежнем мире всё сначала начинал, мне порой и в трущобах жить приходилось, а у вас тут вполне даже прилично. Не бери в голову, Ива. Да, имейте в виду вы, обе! — он наставительно поднимает палец. — Я существо хоть и капризное, но всеядное — это раз, приспособляемое к любым условиям — это два. Так что для меня не надо ничего специально готовить или переставлять, живите как и раньше жили, а я подстроюсь. В конце концов, я — гость, вы хозяйки. Всё поняли?

И, несмотря на последние заверения, как-то уж очень по-хозяйски обнимает нас с Анной за плечи и тянет из кухни.

С холодильника фиолетовым штрихом стекает на пол Рикки, опережает нас и крутится под ногами. Затем встаёт на задние лапы, опираясь передними о дверь в ванную комнату, и выразительно постукивает коготком.

— Идите без меня, — вдруг, разулыбавшись, говорит Анна. — Я уж вижу, что ему нужно. Дайте мне на него посмотреть как следует.

Николас заглядывает в детскую, узкую и длинную как пенал, и брови его страдальчески поднимаются. Выражение лица, когда он видит двух-ярусную кровать, просто не поддаётся описанию, столько на нём страдания и скорби… С такой миной разве что первого хомячка хоронят. А мои девицы этого не замечают.

— Правда, здорово? — говорит Сонька с гордостью, показывая на кровать. — Я вообще-то наверху сплю, посмотри, тут шторм-трап, как на корабле. Вообще-то, у нас ещё одна комната свободная есть… — Угу, восемь метров, добавляю мысленно, чуть больше кухни. — Но мы с сеструхой категорически отказались жить раздельно, понимаешь?

— Понимаю, — неожиданно для меня отвечает Николас. — Я когда с братом расстался первый раз надолго — словно от меня кусок вживую отрезали. Мы ж иногда и на расстоянии друг друга чувствовали. Говорят, у всех близнецов так.

— Точно, — соглашается Машка. — Только мама сперва расстраивалась, она так хотела, чтобы у каждого по комнатёнке было, говорит: хоть маленькие — зато отдельные. А нам тут лучше, вместе.

Весь торец детской отдан под большой письменный стол на два рабочих места. Вдоль стены расположены попеременно Сонький платяной шкаф, книжные полки от пола до потолка — они узкие, и зрительно создают иллюзию большего простора в середине комнаты, — и Машкин шкаф. В простенках между окном и шкафом остаётся место для Машкиной гитары. Кровать расположена вдоль противоположной стены, и в нише между боковушками и стеной приставлен, как память о Русборге, Сонькин лук — нет-нет, а она из него постреливает. Я-то из-за прошлой близорукости за него не бралась.

— В общем, даже остаётся немного места, чтобы ходить, — серьёзно говорит Николас. Девочки, одновременно нахмурившись, упирают руки в боки и смотрят на него сердито. — Мне нравится. Правда, нравится. В конце концов, спальня есть спальня, и других функций от неё не ждёшь. Ладно. А это что?

Он подходит к письменному столу. На полочках для дисков, среди всяческих компьютерных штучек, коими нынче щедро заставляются рабочие места, расставлена, развешана и усажена на специальные подставочки девчачья коллекция.

— Это? — Машка пожимает плечами. — Это так, чучундрики.

— И чувырлики, — подхватывает Сонька. Берёт одного смешного тряпичного человечка в клетчатой юбочке-килте и с подобием волынки, сооружённой из куска пластилина и воткнутых спичек. — Вот эти маленькие, но взрослые — чучундрики. А те, кто их детишек изображает — чувырлики.

Чувырлики тоже из тряпочек, с ручками-ножками из кручёных шнуров в цветастых юбочках и штанишках, с косичками и хохолками… У них удивительно милые раскрашенные фломастерами личики с живыми лукавыми глазами, и, глядя на этих чуд, просто невозможно удержаться от улыбки. Есть у моих девочек хорошая привычка: не могут они смотреть телевизор — даже любимые фильмы — просто так, им обязательно нужно чем-то занять руки. Однажды, подсмотрев у подруги, как та мастерит забавную куклу, они живенько переняли процесс, и вскоре этим добром была завалена вся квартира. Потом мы начали их просто-напросто раздаривать, но самых удачных и любимых девочки оставляли для этой вот коллекции.

— А это что? — спрашивает Николас.

— Эльфячий шарик, — говорит Машка. — Это мы сами придумали. Шарик-эльф.

Игрушка состоит из деревянного шарика чуть меньше пинг-понговского, на котором намалёвана забавная рожица, приклеены волосики и кое на ком даже надеты косыночки и фейские колпачки. К шарику-голове крепится цветастая юбочка-солнце и петелька-подвеска, ну, и, конечно, прозрачные крылышки — эльфы всё-таки… Этого добра у нас тоже много. Причём мастерить их девочки могут с закрытыми глазами, как мы в своё время из листа бумаги в клетку за несколько секунд могли сделать не просто кораблик, а пароход с двумя трубами. И что такого в них Николас нашёл?

И уже по привычке, приобретённой в тесном общении с родственником, всматриваюсь в куклят.

Что значит — замыленное зрение… Если бы Ник не застыл соляным столпом напротив коллекции, я так и проскочила бы мимо, не обратив внимание на то, что няшные малыши так и подсвечены зелёным сиянием. Да, представьте, ни один не обделён.

Николас осторожно двумя пальцами берёт одного чучундрика и начинает его вертеть, осматривать, прощупывать, сканировать — в общем, полностью повторяет сэра Майкла и Магу в тот момент, когда они изучали куклу-Долю, что я состряпала для Гелечки. И посматривает то на меня, то на девиц, заинтересованно притихших.

— Гляди-ка, — говорит. — Да у них твоё обережничество вовсю работает. И проявляется, между прочим, безо всякой инициализации, представь. Некромантовская аура ещё не раскрыта, а обережная — действует. Слабенько, правда, но её у моих племянниц и не слишком много. Надо же… Девицы, — обращается он, а у тех уже уши так и растопырены от любопытства, — а вы кому-нибудь дарили этих своих… чучундр?