Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

— Не расстраивайся, — тихо говорит мне Николас. — Это не бунт, это ведь ты сама, попавшая в другую ситуацию. Постарайся её понять.

— Могу, — отвечаю угрюмо. — Только скажите мне, умники мои дорогие, сколь уж вы всё для себя решили — а как вы вообще собираетесь возвращаться? Твоим кидрикам ещё расти и расти!

Анна с Николасом растеряно переглядываются. И, не сговариваясь, смотрят на меня.

Ясно. Опять всё на мне. Опять — выбор.

Мысленно пытаюсь дотянуться до кидрика. В какой-то момент я вижу мир его глазами — розовые косые лучи заката, пляшущие в них пылинки, сочно-зелёные многопалые листья клематиса и упрямый, скрученный спиралью травянистый усик настурции, настойчиво щекочущий правую ноздрю. Тепло, уютно, спокойно, но кажется, что вот-вот позовёт хозяйка…

«Рикки», — посылаю ему сигнал. — «Уж извини. Приходи к нам. Нужно поговорить».

…которую предлагаю Тебе, дорогой читатель, придумать самому. На то оно и ЛитРПГ — доиграй в игру самостоятельно!

«Собирайся», — велел Мага. А что собирать? Всё моё при мне, разве что Николасову куртку свернуть — и запихать в рюкзак. Переодеться в любимые удобные джинсы, свежую рубашку надеть, взять с собой смену белья, запасную футболку, на всякий случай куртку — ночи уже прохладные. Что ещё?

— Много не набирай, — подгоняет суженый. — У тебя всё будет. И опять ты в штанах? Так и быть, в дороге потерплю, а дома будешь носить платья.

«Дома…» Негодующе фыркаю. Раскомандовался… Мой дом — здесь, Мага.

— Мне в брюках удобнее, — коротко говорю. Выуживаю из шкафа дорожный рюкзачок, тот самый, из мира двойной звезды. Пусть ещё послужит.

— Что удобнее? Работать? В своей квартирке полы мыть и с мебели пыль стирать? Тебе больше не придётся этим заниматься. Почему у дочек полный гардероб одежды, а в твоём шкафу единственное платье, и то, судя по всему, десятилетней давности? Ты женщина или нет?

— Я не люблю платья, Мага, — отвечаю. Иду в детскую и возвращаюсь оттуда с фотоальбомом.

— Почему? — спрашивает он напористо, выхаживая за мной по пятам.

Оборачиваюсь с нашим семейным альбомом в руках. Очень хочется двинуть этим предметом в упрямый лобешник, но сдерживаюсь.

— Наверное, потому, что не хочу быть женщиной. — И смотрю на Магу в упор. — С меня достаточно быть матерью. Женщин слишком часто используют и бросают одних. Это, знаешь ли, не радует. И ты ещё упрекаешь меня в том, что я привыкла всё решать за себя сама?

Стоп, спохватываюсь, довольно. У него и так желваки на скулах ходуном ходят. Не провоцируй.

— Прости, — говорю. Собираюсь пройти мимо, но он неожиданно отбирает у меня альбом. Взвешивает на руке.

— Уверена, что нужно тащить с собой эту тяжесть?

— А ты загляни в него и реши сам, — не выдерживаю. — У вас у всех в замках свои портретные галереи, а мне что — нельзя свою иметь? У меня тоже, между прочим, и родители, и предки имеются, которых я помнить хочу!

Хотя она действительно увесиста, наша родовая книга, а в каждом походе может настать момент, когда любая мелочь в рюкзаке будет к земле гнуть. Но бросить эту — как от самой себя кусок отрезать. Что у меня останется там, в месте, которое Мага считает домом, и которое никогда не станет для меня родным?

Я не цепляюсь за прошлое, я хочу сохранить себя.

…Он не из нынешних альбомов с пластиковыми облегчёнными страницами и прозрачными шуршащими кармашками, что через несколько просмотров норовят отклеиться. Нет. У нашего — плотные картонные листы со специальными ажурными прорезями для фотографий разного формата, бархатный переплёт с золотой тиснёной надписью… «Моя семья». Читать умеешь, Мага? Так прочти, загляни вовнутрь, полюбуйся. Сколько мгновений застыло здесь на кусочках бумаги, глянцевых и матовых чёрно-белых, ретушированных, цветных, с ровными краями и фигуристой обрезкой, на парадных фотографиях и на кадрах, схваченных экспромтом, на первых… и для кого-то уже на последних. В самом хвосте встречаются и полароидные снимки, но они уже выцветают, а вот мои детсадовские по-прежнему свежи.

Мага небрежно раскрывает наугад страницу. Приподнимает брови — совсем как Николас! — и озадаченно вглядывается. Да, для него ведь это в новинку! Его мир не знает фотографий.

— Это отец забирает нас с девочками из роддома, — поясняю. И вдруг невольно улыбаюсь. — Не на что там пока смотреть, всего два кулька в одеялках. Дальше пролистай.

— Нет, погоди, — хмурится он. — А это кто — ты, что ли? Почему такая худая? Ты же никогда такой не была!

— Всё-то тебе надо знать. — Я хочу забрать альбом, но Мага не позволяет. Никогда… Ты меня созерцал всего неделю — в далёком прошлом, и около того — в недавнишнем, а уже «никогда»….

— Почему? — спрашивает он требовательно. — Болела?

— Токсикоз был сильный, всю беременность, — нехотя отвечаю. — Считай, все девять месяцев есть не могла, ничего не удерживалось. Как родила — всё прошло.

Он садится на диван, альбом пристраивает на колени. Капитально устроился, надолго… Листает дальше, молча отстраняет мою руку, когда я пытаюсь снова забрать реликвию, решив, что хватит уже ему пялиться на чужую родню. С досадой плюхаюсь рядом, а то получается, что стою перед ним как наказанная. Теперь он полночи смотреть будет, а я потом буду виновата, если мы опоздаем.

Мага внимательно просматривает снимки до конца, затем возвращается на первые страницы. Начал-то он с середины теперь хочет добрать, что не видел.

— Это кто? — сурово спрашивает.

— Прадед.

— Воин?

Молодой совсем ещё, лет двадцати, не больше, отец моего деда запечатлен с шашкой наголо, в парадной форме Донской казачьей конно-артиллерийской батареи: штаны с лампасами, погоны, мохнатая шапка лихо сдвинута набекрень… Суров, статен, усат, взгляд орлиный. Хоть и давнишнее фото, сепия пожухла, а смотрится предок молодцом.

— Пожалуй, что воин. Из казаков.

— А это?

— Дед. Со стороны отца.

— Тоже воевал?

— Нет… Да, но полгода всего. Руку на войне потерял. Вернулся — в колхозе председательствовал. В общем, на земле работал.

— Понятно. Это тоже дед?

— Да. Мамин папа. Этот всю войну прошёл, была у нас такая…

— Знаю, Гала рассказывала. После войны кем был?

— Учителем. Директором школы.

— Это?

— Родители женятся… Ты меня допрашиваешь, что ли?

— Хочу знать родословную. Почему бы и нет? Мне нравится, что в вашей семье всех помнят. А кем были родители?

Он продолжает распросы, пока не доходит заново до последней страницы. Закрывает альбом. Оглаживает переплёт. И, кажется, делает это с уважением.

— Итак… У тебя в роду воины, пахари, учёные, священнослужители, причём и с материнской, и с отцовской линии…