Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

— Хороший солдат любую минуту выкраивает для сна. Потому что не знает, когда ещё придётся… Ива, спальня наверху. Можешь идти и осваиваться. Я сплю здесь.

И в подтверждение своих слов кидает рюкзак Николаса на диван. Нора, пригревшаяся к тому моменту, лениво косит карим глазом, но вставать не собирается. Мага легонько хлопает по собачьему боку, тугому, как барабан, и заставляет её подняться. Нехотя псина бредёт ко мне.

— А… — начинаю я растеряно.

— Я тебе обещал, что спальни у нас будут разные? Здесь у меня только одна. Тебе я выделяю второй этаж. Иди. Если мне что будет нужно — я постучусь.

Ну… ладно. Это ж он опять про договор вспомнил, понимаю я с некоторым облегчением. По-крайней мере, Мага не собирается нарушать один щекотливый пункт; а я-то думала, он его для красного словца приплёл, чтобы меня на замужество поскорее сподвигнуть.

Наверх закручивается винтовая лестница с поющими ступенями, само существование которых избавляет от необходимости стучаться. Да и нет тут двери, кстати, и промежуточных площадок и тамбуров нет, просто сразу выходишь в комнату. Потому что весь второй этаж — это и есть одна большая студия, и кровать, между прочим, располагается в двух шагах от лестницы, я даже обескуражена. А потом вдруг представляю, что если, к примеру, кто-то постучится в парадную дверь, то хозяину вскочить, впрыгнуть в штаны и сбежать вниз займёт гораздо меньше времени, нежели нестись с другого конца этой громадной комнаты. Он здесь живёт один, даже без прислуги, и всё здесь заточено под этого единственного жильца: обстановка, мебель, бытовая магия.

Три высоких окна, выходящих на улицу, абсолютно голы, без занавесей, без портьер. Там же меж оконных проёмов располагаются стенды с рапирами, эспадронами и кинжалами и недвусмысленно намекают, для чего именно используется хозяином столь обширная площадь — размером этак метров восемьдесят, для небольших тренировочных боёв, размяться с кем-то в спарринге, а уж тем более — одному, с собственной тенью места вполне хватает. Справа и слева от лестницы, там, где скаты крыши съедают высоту потолков, обнаруживаю ещё две двери — в небольшую гардеробную и крошечную ванную комнату.

В этом фехтовальном зале, служащем по совместительству спальней, нет даже стульев.

Присаживаюсь на краешек кровати, Нора плюхается мне под ноги. Пресловутыми балдахинами, вынужденной роскошью средневековья, тут и не пахнет. Простое ложе — правда, достаточно широкое, обрамлено в изножье и изголовье изящной ковкой и небрежно застлано плотным гобеленовым покрывалом. Ступнёй провожу по мохнатому коврику. Даже гадать не собираюсь, чья это шкура и как долго её владелец ходил на задних лапах.

И это вот — всё?

Шикарные апартаменты старшего брата, который даже толком не знает, в какой комнате что у него находится — и чуть ли не монашеский быт младшего, хотя последний вряд ли стеснён в средствах. Какие же они разные, в который раз думаю я. Какие же… Как мои девочки — одинаковы только внешне, а характеры у каждой свой, и не подумаешь, что обе от одной матери.

Здесь, как и внизу, свечи на люстре загорелись сразу же при моём появлении. А вот интересно, как же на ночь будет? Мне им мысленно приказать, чтобы потухли, или сами уловят, когда я в постель лягу и глаза закрою? Или Мага при свете спит? Заглянув ещё раз, но уже с серьёзными намерениями, в ванную комнату, обнаруживаю в системе горячую воду и умываюсь с дороги. На большее не тянет, не то настроение — в ванне нежиться. Снова посидев на кровати, немного поразмыслив, на цыпочках, чтобы не скрипеть ступеньками, спускаюсь вниз. Рюкзачок прихватываю с собой.

Если бы я не знала, что Аркаша остался у нас, то и не обнаружила бы его, пока не наткнулась. Оборотник спит совершенно бесшумно, никаких демаскирующих храпов. Мага сидит на полу, прислонившись к боковине соседнего дивана, босиком, в каких-то штанах домашнего вида и в рубахе. Уставился на огонь, брови сведены, сосредоточен. Мне кажется, я угадываю его мысли: вот я привёл сюда практически незнакомую женщину, с которой у меня, кроме детей, ничего общего, ничего… И что мне теперь с ней делать?

— Ты почему не спишь? — спрашивает, едва взглянув. Даже вполголоса у него получается говорить со мной строго.

— Не хочу, — отвечаю так же. — Я по твоей милости больше суток проспала, все бока отлежала. Я вот подумала: может, ты есть хочешь? На Николаса всегда жор нападал после любых занятий магией, а у тебя сегодня расход энергии большой. У меня с собой, правда, только хлеб, но его можно на огне поджарить, получится неплохо.

Он смотрит на меня сумрачно.

— Я идиот, — говорит, и становится ясно, что не мной он недоволен. Поднимается на ноги. — Обещал, что здесь у тебя будет всё, а сам даже не догадался покормить. Плохой из меня хозяин. А хлеб — это замечательно, Ива, только этого будет мало, у нас же ещё один едок. Пойдём, поищем ещё что-нибудь.

Мы переходим к малому очагу. Потянувшись, Мага снимает с крюка над огнём копчёно-вяленый окорок, заваливает его на стол и острым, как бритва, тесаком принимается нарезать.

— Тарелки там, — указывает на буфет неподалёку. — Да рассчитывай и Аркадия, едва едой запахнет — этот обормот проснётся.

Он режет бекон виртуозно, тонюсенькими, едва не прозрачными ломтиками, которые ловко сворачивает в рулеты. И так, свёрнутыми, перемежая кусками хлеба, укладывает на решётку. Мановением руки приглушив пламя, устанавливает её на специальные боковые выступы в очаге.

Я смотрю на его обычные действия… для мужчины, конечно, не слишком свойственные, но есть же мужчины, которым нравится готовить, да? И у меня в душе всё переворачивается.

Как он может быть таким? Иногда — грубым, безжалостным, взрывным, циничным, едким — да ещё множество эпитетов можно добавить — и при этом так спокойно и уверенно резать хлеб? С уважением говорить с Егорушкой? Заботиться о Геле? Обо мне заботиться, в конце концов? Он пытается на меня давить, не скрываясь — и в то же время огораживает защитой от издержек магии; и помогает не захлебнуться в энергетическом потоке. И, какими бы ни были его намерения, когда он однажды впрыгнул ко мне в светлицу — сердечный приступ он снял виртуозно. Хотя кто ему мешал просто уйти, полюбовавшись предварительно на мою агонию? А ведь я могла и не выжить…

Засучив рукава, он специальными длинными щипцами переворачивает поджаренные с одной стороны ломтики. На зарумянившемся мясе шипит и пузырится вкусно пахнущий жирок, время от времени срываясь крупными каплями на уголья, и только сейчас я понимаю, насколько проголодалась. Но ради такого зрелища — уютного, домашнего и безобидного Маги — можно немного и потерпеть. Он вдруг кажется мне невероятно привлекательным — в простой рубашке в тонкую полоску, в вырезе которой темнеет и курчавится поросль волос, с такими красивыми руками, пусть не скульптурной лепки, как у Николаса, но достаточно сильными, с трёхдневной щетиной, грозящей вот-вот переродиться в жгуче-чёрную бородку.