Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

— Он кто? — одними губами спрашивает ведун.

— Родственник, — усмехнувшись, отвечаю.

Он порывисто меня обнимает — Ящер при этом недовольно пристукивает хвостом — и лезет на кожистое крыло, которое, согнувшись, само подталкивает его дальше на спину; там он и устраивается между двумя хребтовыми зубцами. Его посох сияет, напитываясь солнечными лучами. Пока долетит — зарядится, думаю. Особенно, если солнце в тучу не уйдёт.

— Спасибо! — спохватившись, кричу вслед.

Ящер, насмешливо пыхнув огнём, кивает на соседнюю улочку и дожидается, когда я отбегу, но даже на таком расстоянии меня достаёт воздушной волной от его почти вертикального взлёта. Заложив крутой вираж, чёрный, как уголь, дракон с Рориком на спине улетает.

Вот и снова я проводила на войну.

Дождусь ли я хоть кого-то? Игрок, конечно, подрастерял силы, напугался, ослаб, но и разозлён порядком; и как бы, вернувшись на поле боя, не наворотил он дел. Ведь прочухается — и как возьмётся виноватых искать, а ведь это же я его довела до такого позорного состояния! И если до меня ему пока не дотянутся — он хорошо знает, кто мне дорог… Вот за кого надо бояться.

Последний раз я смотрю вслед улетающему Ящеру и думаю: домой. Теперь остаётся только ждать.

И в этот момент шею мне захлёстывает петля.

Невольный крик застревает в горле вместе с воздухом. Меня резко дёргают назад, откидывая голову, и одновременно упираются в спину чем-то твёрдым, не давая упасть. Неправда, что при удушении отключаешься сразу, в лёгких ведь остаётся немного воздуха, за счёт этого я ещё дёргаюсь… Задыхаясь, пробую просунуть пальцы под широкую петлю и освободиться. Страх придаёт мне силы: крутанувшись на пятках влево, я оказываюсь лицом к лицу к нападающему, давление петли при этом ослабевает и мне удаётся вдохнуть. Одновременно я вижу кулак, летящий в лицо, а дальше следует такая вспышка боли, что перехваченное горло в сравнении с ней просто ничто.

Боль вгрызается под бровь и увязает в голове, искры осыпаются и гаснут, остаются мрак и заложенные уши. Я теряю ориентацию. Я не могу понять, что со мной, где я, день сейчас или ночь, потому что перед глазами непрестанно клубящееся серое марево. Над головой глухо бухают, как часы, мужские голоса, распадаясь на отдельны звуки, меня потряхивает, в висках тяжело стучит кровь, словно я умудрилась заснуть вниз головой. Совсем рядом — конский топот. Нос и подбородок упираются во что-то жёсткое, пропахшее лошадиным потом. Марево колышется, и рвётся, как туман, в клочья.

Копыта стучат мягче, сквозь ресницы я вижу проплывающую где-то внизу подо мной колею грунтовой дороги, комочки сухой глины, летящие из-под лошадиных ног, чахлую траву на обочине… Я лежу поперёк седла? Что-то мешает мне поднять голову. Чуть позже я понимаю: это же мои собственные руки, заведённые за затылок и связанные. Пытаюсь ворохнуться, но кто-то, подъехав совсем близко, молча перехватывает мне горло жёсткой мозолистой ладонью. Опять? Нет, не душат, на этот раз просто пережимают сонную артерию. Я окончательно выпадаю из реальности.

При очередном возвращении снова первым включается слух. Доносится лязганье железа, скрип петель. Меня стаскивают и куда-то переносят бесцеремонно, чуть ли не сложив пополам, опять голова, руки и ноги болтаются. Так и вишу тряпкой, похоже, на чьём-то плече, не в силах пошевелиться. Снова мужские голоса. Лечу вниз, как кулёк, ударяюсь затылком и спиной. Короткий приказной возглас, резкая боль, пронзающая руку до локтя, чей-то вскрик. И опять пальцы мне на шею… Да что же это такое? — мысленно воплю остатками разума. Не хочу! Что происходит? Кто это надо мной измывается, в конце концов?..

…Наконец-то! Хоть какой-то свет. Мир вокруг формирует контуры предметов, заполняя их красками и объёмом. И почему-то я вижу себя в Магином доме.

Растерянно оглядываюсь. Да, я как раз на винтовой лестнице застряла — похоже, спускалась… А как я здесь очутилась? Я чего-то не помню? Почему ничего не болит, даже шея, и странная лёгкость во всём теле, и движения замедлены, словно сквозь воду идёшь?

И почему это Нора, гремя карабином поводка по ступенькам, трусит себе, меня не замечая, и хвост её просачивается, виляя на ходу, прямо сквозь моё колено?

От догадки мне становится дурно. Я что — умерла? И превратилась в призрак? И буду мотаться по местам, к которым была неравнодушна при жизни? О нет!

— Подожди, псина, — слышу усталый голос Маги. — Рой, не мог бы ты с ней прогуляться?

— Конечно, — торопливо говорит Рорик. Его шаги вместе с цоканьем собачьих коготков удаляются, захлопывается дверь чёрного хода. Встряхнув головой, я догадываюсь, наконец, что виток лестницы загораживает мне кухню, поэтому-то я никого и не вижу. Оказывается, я ещё здорово торможу. Может, привидениям так и полагается? Машинально берусь за перила и чувствую, что что-то не так. Опускаю глаза…

Лучше бы я этого не делала. Отдёргиваю руку, в ужасе уставившись на кисть. У меня недостаёт двух пальцев — безымянного и мизинца.

— О нет-нет-нет, — причитываю, не сводя глаз с двух крошечных культей с торчащими белыми хрящиками и подтёками высохшей крови на коже. — Нет-нет, только не это! — Без сил опускаюсь на ступеньки и рыдаю белугой, поддерживая искалеченную руку как младенца. Кто сотворил со мной такое? И за что? Хлюпаю носом минуты две, пока, наконец, не обращаю внимания на одно обстоятельство. Пока я плачу, рядом, на кухне несколько знакомых голосов ведут свой разговор, на меня совсем не реагируя, хотя могли бы и услышать… Значит, я всё-таки призрак.

Уныло лезу в карман в поисках носового платка и взвываю от боли. Забыла! Задела свою открытую рану! Наплевав на приличия, вытираю слёзы подолом длинной футболки. Снова рассматриваю кисть, угрюмо и даже с каким-то отвращением. Нет, какая сволочь это сделала? Знала бы, кто — убила…

А вот в фильмах и книгах, внезапно припоминаю, где говорится о жизни после смерти, обитатели потустороннего мира расписаны, между прочим, целёхонькими и свежими, как огурчики. И раны затянуты, и несть печалей и воздыхания, и руки-ноги на месте. Почему со мной не так? Потому что я непутёвая?

Ладно. Выудив, наконец, левой рукой платок, высмаркиваюсь и делаю глубокий вздох. Начинает жечь шею, саднить в горле, тотчас простреливает обожжённый бок. Может я всё-таки живая, если чувствую боль? Тогда почему меня никто не видит? Машинально сунувшись правой рукой к перилам, отдёргиваю, опираюсь с левой стороны. Пойдём уж, посмотрим, кто здесь, послушаем, а там по ходу дела определимся, кто я есть и что тут делаю.

Спускаюсь. Правда, на последних ступеньках так и застываю в изумлении, потому, что никак не рассчитываю застать здесь такое общество.