Вероника Горбачева - Сороковник. Части 1-4

— Доброе утро, мальчики, — говорю, спохватившись. Почему у меня вырывается это «мальчики» — не знаю, но им нравится. Скромно опускаю взор.

— Доброе, — гудит Васюта, и, проходя в ванную, вопросительно поднимает брови. Как, мол, оно, после вчерашнего? Я киваю, слегка прикрыв глаза. Нормально, мол. Порядок.

— Доброе, — почти баском отвечает Янек. Он — к рукомойнику, плещется, фыркает. Усаживаю их завтракать и делаю вид, что не замечаю невесть откуда взявшегося третьего стула. Щедро сдабриваю кашу маслом, добавляю ломти баранины. Ишь, как мужички натрудились с утра, сейчас им всё впрок пойдёт! Они по-прежнему обнажены по пояс (видать, дома не зазорно), с полотенцами на шеях, как после бани.

— Красивые вы мужики, — говорю, не сдержавшись. — Вот кому счастье-то достанется…

Васюта шутливо пинает племянника.

— Слыхал? Это она про меня сказала!

— Нет, про меня! — Янка краснеет от удовольствия. — Ванесса, я ведь тоже красивый?

Васюта делает страдальческое лицо.

— Красавец писаный, — говорю серьёзно. — А молодец-то какой, через год-другой тебя ещё перегонит!

И видно, что мои слова приятны обоим.

— Всё собрала? — неожиданно спрашивает Васюта.

— Вроде, всё… — Я в недоумении оглядываю стол. Чугунок с кашей, две миски, ложки, крынка с молоком, кружки… Что ещё?

— Себе-то миску поставь, хозяюшка. Без тебя не начнём.

Янек прячет улыбку. Я понимаю, что вопрос не обсуждается.

Видимо, я угодила, потому что оба сидят довольные, как коты в сметане, и уходить по своим делам им явно не хочется.

— Добро, — говорит, наконец, Васюта. — Что на обед думаешь? В леднике у меня говядина, хоть на борщ, хоть на горячее, баранов пара; сходишь, посмотришь. Да сама ничего не тягай, нас зови, кто ближе.

Мы переходим к обсуждению дневного меню. Завтрак-то я одолела, а вот к обеду придётся особо расстараться, с учётом столующихся у Васюты сотоварищей. А-а, где наша не пропадала! Как-нибудь отдежурю у плиты, это не квартальные отчёты верстать, когда над потерянной цифрой полдня сидишь до рези в глазах. Муромец проводит меня по всем кладовкам, схронам и заначкам. Нора следует за нами по пятам, обнюхивая новые местечки, и время от времени ей перепадает толика внимания от хозяина, так что я начинаю понемногу ревновать. Нет, ей-богу, пусть своего Хорса по загривку треплет!

После обхода выуживаю из Янека всё, что касается русской печки. Это ж я только хорохорилась, что всё о ней знаю, а на самом деле боюсь, что детских обрывочных воспоминаний не хватит. Основные принципы оказываются просты и прочно вплетаются в мою уже имеющуюся основу. Печь протапливают с утра и с таким расчётом, чтобы за час-полтора дрова прогорели до угольев, при этом нужно точно знать меру, чтобы заложить дров в самый раз: и не переборщить, иначе вместо равномерного нагрева варево выкипит, и так рассчитать, чтоб угольного жара хватило бы не меньше, чем до обеда. Собственно, как раз к обеденному времени и готовятся все блюда. Сперва специальной лопаткой угли сдвигаются по краям, освобождая разогретый под, на который и ставят ухватом и чугуны, и жаровни, и кастрюли. Чуть ближе к угольям подвинешь посудину — доведёшь содержимое до кипения, на середину — будет томиться. В общем, понятно. Жарковато только.

— Только доверху воды не наливай, — предупреждает Янек. — Начнёт кипеть — будет выплёскиваться. И блинов поставь, что ли. Вчера и не мотанулись, сразу расхватали.

Ладно, ребятки, будут вам и блины. Мы ещё вам пару курёнков неплохих потушим, в сметане…

В общем, пока обед поспел, спина моя привычно ныла. Присев на стульчик, я полюбовалась, как Янек без особого труда вытаскивает очередной чугунок, гусятницу, кастрюлищу с борщом и по достоинству оценила, от какого тягла меня разгрузили. Спина пройдёт, а так вот обходиться со мной, как с королевишной, вряд ли ещё где будут.

Выйти обедать со всеми я отказываюсь наотрез, но Васюта решительно подталкивает меня к общему залу.

— С людьми живёшь, лапушка, — выговаривает он, — уважь и дай им себя, как хозяйку, уважить. Ты ж для нас стараешься!

Гостей я разглядываю с тайным восхищением. Кто ж их таких понарожал? Все под стать хозяину, аж скамейки под ними гнутся. Я щедро наполняю миски, стараясь удержать в памяти имена: Флор, Аким, Василий, Добрыня, Илья… Надо бы вызнать потом, откуда они, здесь, русичи, не компьютерной же игрой их сюда затянуло?

И, похоже, хаживали сюда не только пообедать, но и «за жизнь» поговорить. Трапезничали не спеша, с разговорами, но всю мою стряпню до крошечки подобрали. Уважили. Беседы их были мне неинтересны, и я слушала вполуха, а потом ещё и отвлеклась.

Потому что эта Нора…

Бесстыдница с самого начала вместо моего колена пристроила морду на Васютино, и глядела, как всегда, умильно и предано, а ей в ответ выбирались лучшие куски.

Это за что же меня так позорить? Выходит, я совсем её не кормлю? И можно кого-то другого лапой трогать?

К концу обеда я не выдерживаю.

— Нора, как не стыдно! Пару раз тебя погладили, а ты уже чужому мужику в глаза заглядываешь!

— Ну, так… — Васюта, не торопясь, отщипывает кусок хлеба.

— Да не ест она хлеб!

— …это у тебя не ест, — спокойно говорит он. И наглая морда с удовольствием чавкает с его руки, виновато кося на меня карим глазом. — Ты ей просто завидуешь.

— …???

От возмущения я не нахожу, что ответить. И рука с полотенцем взмывает сама собой. Но вдруг мне вспоминается вчерашний разговор на крылечке, моя заступа за Хорса… и я понимаю, что меня элементарно развели. Давясь от смеха, шлёпаю Васюту по спине, не пропадать же замаху.

— Ох, и тяжела у тебя рука, лапушка, — усмехается он. Перехватывает полотенце, тянет на себя.

— Васюта, отдай! — я все ещё улыбаюсь во весь рот. — Да что тебе сделается, здоровому такому! И не называй меня больше лапушкой, пожалуйста!

Глаза у него смеются.

— А как же называть? Лапушка и есть!

И тут наши гости начинают этак сдержанно пофыркивать. Это ж я о них совсем позабыла в праведном своём гневе! Нечего сказать, устроила представленьице…

Ну, Нора. Попросишь ты у меня косточку. Лучше Хорсу отдам, он-то оценит. А эти тяжеловесы… и этот, который тут главный… Бесстыдники!

«Этот главный» провожает гостей до порога, и чтобы лишний раз никому не показываться на глаза, я живо переключаюсь на сбор посуды. Нора суется ко мне, к вернувшемуся хозяину и, наконец, понуро плетётся на кухню.

После обеда у мужчин «тихий час». Совсем как в деревнях. Их с Яном комната наверху, в мансарде, и пока мужики разговаривают разговоры с подушками, я собираюсь потихоньку кое-что выяснить.

Мишени убраны в небольшой сарай рядом с дровяным. Сарай не заперт. По-видимому, репутация Васюты позволяет обходиться без замков вообще, либо… и не нужны они, замки. Я вспоминаю слова Галы о заговорённых оградах. К этому дому она наверняка ручку приложила, недаром отзывалась с такой гордостью.