Нита Неверова - В некотором роде волшебник

Наместник кивком отпустил стражу и воззрел на закованного в кандалы арестанта.

­- Какого рододендрона ты здесь делаешь? - в бешенстве прошипел наместник.

Ганс бросил на него хмурый взгляд исподлобья:

- Слышал про эпидемию?

- Смеешься? - фыркнул наместник. - Уже неделю приходится спать с закрытыми окнами: все время вопли, стоны, жалобы. А этот ваш местный похоронный обряд? Нет, я понимаю: горе и все такое. Но не в три же часа ночи!

Ганс посмотрел на свои руки, скованные цепями, потом куда-то в сторону. В глазах наместника заблестели озорные искорки. Сейчас он походил на подростка-хулигана, затеявшего глупую и жестокую проказу:

- А знаешь, что самое паршивое? - продолжил он как ни в чем не бывало. - Они продолжают жрать мясо! Они ходят на публичные лекции медиков, посещают курсы оказания первой помощи, изучают информационные листовки...А потом покупают говядину и страшно удивляются, почему это они вдруг помирают! Так чего ты хотел?

Ганс выслушал излияния наместника с холодностью мшистого северного булыжника, скованного вечной мерзлотой. И сказал:

- Вероника.

Подростковая веселость разом слетела с наместника:

- Что с ней? - он торопливо достал ключ и освободил Ганса от кандалов.- Ей ведь хватило ума не есть мясо?

- Лекари целым табором отправились к старому руднику собирать траву и камни для снадобья.

- Я в курсе.

- Вероника тоже с ними.

- И ты позволил ей уйти?!

- Попробуй её удержи.

- Ты ведь просто мог её оглушить и связать! Я был уверен, что ты так и поступишь!

- Да, но...

- Но?

Ганс вдруг залился краской.

- Она меня обдурила...Притворилась, что согласна остаться дома...А потом заперла меня на кухне и смылась!

- Она тебя надула? - восхитился наместник. - Наша божья ромашка? Слушай, мы плохо влияем на девочку!

- А на кого мы влияем хорошо? - желчно пробурчал Ганс.

Наместник не стал устраивать философские прения.

- Ладно, - сказал он. - Я все устрою. Это, клещ мне в бороду, мой Город!

- Господи, что ты таково натворила? - прошипела Ру, продираясь сквозь толпу медиков и локтём отпихивая чересчур любопытных товарищей.

- А? - взгляд Вероники был полон изумления. И страха.

Ру цепким движением накинула капюшон на голову подруги:

- Тебя ищет вся городская стража! Они чуть ли не по кирпичику разобрали врачевальню. Ходят слухи: это по личному приказу наместника. Во что ты ввязалась?

- По личному приказу...- страх на лице Вероники сменился возмущением. - Ну нет! Это уж слишком! Кем они себя возомнили?! Даже мои родители никогда себе такого не позволяли! Скорее! Мне нужно попасть за стены!

- Помогать политическим преступникам вредно для здоровья, - прищурилась Ру. - Поэтому если что - я тебя не видела.

Она вытащила из кармана три небольших плоских контейнера, наполненных темно-бордовой жидкостью, и подмигнула подруге.

- Ты чудо, Ру! - улыбнулась Вероника.

Кровь пролилась прямо с неба. Теплая, липкая, пахучая. Зеваки, пришедшие посмотреть на экспедицию медиков, кинулись врассыпную. Женщины визжали, мужчины бранились, все без исключения судорожно пытались стряхнуть с себя вонючую алую жижу. Стражники побежали разбираться. Двое оставшихся дежурных пытались сдержать напиравших медиков. В суматохе никто не заметил худенькую девушку, выскользнувшую за ворота.

Ганс залпом выпил мутную жидкость из грязной кружки и утёр губы тыльной стороной руки. Трактир был пуст. Хозяин с подозрительным усердием полировал соседний столик сальной тряпкой.

В зал вошел скрюченный калека. Его лицо закрывал капюшон. Прыгающей, изломанной походкой он пересек зал. Оказавшись за спиной трактирщика, он коротким рубящим движением саданул его по шее. Хозяин ухнулся на пол. Калека расправил плечи и несколькими пинками затолкал бесчувственное тело под стол.

Ганс сидел не шелохнувшись.

- Это я, - предупредил калека, оказавшийся наместником.

- Угу.

- Надо было встречаться в розарии, - съязвил наместник, - и то бы меньше внимания привлекли.

- Что по делу? - прервал его Ганс.

- Её нигде нет, - наместник тяжело ухнулся на деревянную скамью.

- Как же так? Это ведь " твой Город"! - не удержался бандит.

- Ага. Просто день не мой. Слушай, вот чего мы переполошились, как курицы? Если уж на то пошло, она врач, это её работа.

- Ну да.

- Вместе с ней ещё куча народа. Целая экспедиция!

- Ну да.

- А на природе сейчас, может, даже безопаснее, чем в Городе. Свежий воздух и никакой говядины!

- Ну да.

- Погуляет и к вечеру вернется. Или к утру. Далеко не убредёт... Все-таки у этого проклятого барьера есть плюсы.

Воцарилось молчание. Под столом зашевелился трактирщик.

Наместник вскочил, занес ногу для удара и застыл. Мускулы на его лице подрагивали, глаза вперились в пустоту. Наместник представлял, как он, отдавшись опьяняющей ярости, избивает трактирщика. Неистово, неудержимо, бесчеловечно. Как лицо валяющегося на полу человека постепенно превращается в бордовую желеобразную массу, как белизна зубов сменяется чернотой провалов, как вытекают глаза...

- Э-эй! - Ганс дернул наместника за плечо. - Пошли отсюда.

Покинув трактир, они расстались.

Приличный человек знает: миром правит Протокол. Не тот, куда вносят показания преступников. Нет. Истинный Протокол с большой буквы - строжайший свод писаных и неписаных законов. Человек, знакомый с Протоколом, с лету различает двести пятьдесят пять оттенков красного и твердо знает, в какой ситуации какому из них отдать предпочтение. Приличный человек оценивает остальных людей по материалу и форме пуговиц, высоте каблуков и направлению пробора. И приличный человек никогда не позволит себе жить в городе, охваченном эпидемией.

Барон Раффс был, безусловно, приличным молодым человеком, впитавшим Протокол с отборным молоком своей высокородной матушки. Надо сказать, среди высшего общества барон Раффс слыл бунтарем и эксцентриком: уже целый год он обитал в Городе, где наместником был выскочка и бастард, абсолютно не сведущий в тонкостях Протокола и взращённый на молоке женщины весьма сомнительной репутации.

Этим утром барон Раффс впервые почувствовал непреодолимое желание убраться из Города. Овощная диета Протоколу не противоречила. Дело было в общей атмосфере негатива, окутавшей Город. Всем известно: люди не должны жаловаться. Они должны улыбаться, быть услужливыми и оптимистичными. Легкая меланхолия позволительна только представителям высшего общества и лишь в определенные периоды времени.

Проснувшись в несусветную рань (восемь часов!), барон Раффс велел слугам уложить вещи и вскоре покинул Город. У ворот, правда, случилась заминка: стража потребовала соответствующие бумаги, подписанные наместником. Барон послал лакея во дворец. Наместника там не оказалось. (Барон и представить себе не мог подобной дерзости!) Полчаса спустя лакей вернулся с клочком бумаги. На ней не было ничего, кроме криво поставленной печати наместника и трех наспех нацарапанных букв: ПКЧ.