Кристофер Сташеф - Чародей в ярости. Чародей-странник

— И все же ты желаешь применять свой дар, — подняв Указательный палец, заметил Саймон. — Кому бы он ни принадлежал — лорду Керну или тебе самому, и пробуждается тогда, когда ты гневаешься, — ты боишься воспользоваться им, но жаждешь впасть в искушение. Ты хочешь, чтобы твои руки сделали то, что тебе ненавистно!

Род кивнул:

— Славно сказано. Отделение мысли от действия. Верно. Я всегда был до некоторой степени шизоидом.

— Ну так сдерживай же те силы, которые ты призываешь, — умоляюще проговорил Саймон. — И ты сможешь соединить свои мысли со своими деяниями, сохраняя себя внутри своего разума. А «лорда Керна» сдерживай так, как обычно сдерживаешь злость. Ведь ты не забыл о нашем разговоре про это самое? Помнишь — после того, как ты…

— После того, как я набросился на несчастный, ни в чем не повинный камень. Да. — Род кивнул и смущенно поджал губы. — Да, я помню. Но никак не могу понять, как ты, к примеру, держишь злость под спудом.

— Да ничего я не держу! — Саймон нахмурился и покачал пальцем. — Если гнев родился в твоем сердце, не пытайся похоронить его, не старайся сделать вид, будто его нет. Осознавай его, но сдерживай.

Род нахмурился:

— А тебе это как удается?

— Пытаюсь отдалиться от того человека, который вызвал мой гнев, — ответил Саймон. — Понимаю, это нелегко. Когда жители деревни подобрели ко мне, когда тамошний священник стал мне другом, я забросил свое отшельничество и поселился там. Я построил постоялый двор — с помощью соседей. А потом нашел себе жену. — Он поднял глаза к потолку, погрузился в воспоминания. — Она родила мне славных детишек, и мы вместе трудились, растя их.

— Помню. У тебя есть дочь.

— Две дочери. И сын. Во время минувшей войны он ушел в солдаты и дрался на стороне лорда Борджиа. Он отказался от меня, но я его люблю! А когда он был помладше, он доставлял мне столько боли!

— Я про воспитание мало что знаю, — проворчал Род. — Но учусь помаленьку. Ну и как ты с ним управлялся?

— Я все время думал о том, что он злится не на меня, а на то, чем он меня считает.

— А считал он тебя властью и ограничителем его свободы.

— Верно. И еще — деревом, от которого он желал отпочковаться, иначе он не стал бы самим собой. Но не только это. Он злился не на меня, а на то, что я делал и что говорил.

— Ну, это как раз не очень понятно, — нахмурился Род. — Судя по тому, что ты рассказываешь, это все же была злость, а не ненависть.

Саймон уставился в одну точку:

— Может быть, в этом как раз и суть. Но независимо от того, гневаешься ты, ненавидишь, злишься ли на кого-то или на то, что он сделал, не забывай — если дойдет до самого плохого, нужно только вспомнить, что этот человек и то, что между вами случилось, — это всего лишь часть твоей жизни, а не вся жизнь. Ты можешь потом, разобравшись во всем, выбросить эту часть из своей жизни.

— А что, если не сможешь? — взорвался Род. — Что, если ты накрепко привязан к этим частям? Что, если приходится иметь с ними дело непрерывно, каждый день? Что, если ты их любишь?!

Саймон сидел и слушал Рода серьезно и внимательно. Он кивнул:

— Понимаю. Намного проще держать себя в руках с тем, кого ты видишь за день час-два, не более. Можно уйти домой и забыть про него. — Саймон добродушно улыбнулся. — Помни о том, что те, кого ты любишь, — тоже люди и заслуживают столько же уважения и заботы, сколько те, с которыми ты видишься час-два за день. И если ты плохо относишься к своим домашним, представь себе, что они — твои друзья.

От этой мысли Рода зазнобило.

— Какие же они мне друзья! Они — неотделимые частицы моей жизни, они — части меня!

— Нет! — Глаза Саймона засверкали. Лицо его было подобно лицу сурового проповедника. — Не думай о них так! Пойми: никто не может быть частью тебя. Они тоже целые, и они — отдельно от тебя!

Род стоял и часто моргал, потрясенный пылом Саймона.

Саймон медленно покачал головой:

— Никогда не надо думать, что человек становится частью тебя только потому, что ты его любишь, и перестает быть самим собой.

— Но… но… но ведь это же цель супружества! — выпалил Род. — Когда люди женятся, они становятся одним целым!

— Наглая ложь! — горячо возразил Саймон. — Это всего лишь оправдание для того, кто желает поработить другого супруга, а потом и уничтожить! Твоя жена — другой человек, отдельное существо, любящее тебя, но — отдельное. — Он неожиданно тепло улыбнулся Роду. — Понимаешь, если бы она не была отдельным существом, некому было бы любить тебя.

— Но… а как же… само слово «супружество»? Разве оно не означает, что, вступая в брак, двое сливаются воедино?

Саймон нетерпеливо покачал головой:

— Слово, быть может, это самое и означает. Но ты не обманывайся: двое не могут стать одним. Это невозможно. Звучит, согласен, заманчиво, но разве стоит к этому стремиться?

Род не спускал глаз с Саймона.

— Ты о себе подумай, — посоветовал ему Саймон. — Тебе бы разве понравилось, если бы кто-то взялся тебя переделывать?

— Нет! Я — это я, проклятие! Если бы кто-то взялся меня переделывать, он бы меня уничтожил!

— Значит, и с твоей стороны дурно делать кого-то частью себя, — парировал Саймон.

Род нахмурился и задумался.

— Когда двое вступают в брак, — негромко проговорил Саймон, — они должны наслаждаться обществом друг друга, а не пытаться становиться друг другом. — Он снова мягко улыбнулся. — Как еще можно стать чьей-то частью, если только не уничтожить часть себя или часть другого человека?

Род поднял голову и очень медленно кивнул:

— Понимаю. И это касается не только моей семьи, но и лорда Керна, точно? Он пытается стать Родом Гэллоуглассом, и если это ему удастся, Род Гэллоугласс перестанет существовать.

— Ну вот! — Глаза Саймона победно заблестели. — Наконец тебе стала нестерпимой самая мысль о том, что вы с лордом Керном можете срастись, сплавиться, превратиться в нечто единое, большее!

— Да я бы прикончил того, кто попытался бы уничтожить меня таким образом! — Род в гневе вскочил на ноги. — При чем тут «большее»? Речь идет о похищении моей души!

Саймон только улыбался, глядя на разгневанного Рода.

— Но если мысль о том, чтобы тобой мог вот так завладеть лорд Керн, обитающий в другой вселенной, так ненавистна тебе, то почему же ты готов согласиться с тем, чтобы твоя жена была твоей «второй половиной»?

Род в недоумении вытаращил глаза. Гнев как рукой сняло.

— О чем ты думаешь? О жене? О детях? Или тобой движет страх раствориться в них, перестать существовать?

Род опустился на пол и уселся скрестив ноги.

— Так почему же я гневаюсь только тогда, когда они спорят со мной? Почему не тогда, когда они со мной согласны?

— Потому что когда они не согласны с тобой, есть опасность, что ты будешь поглощен ими. А когда они с тобой соглашаются, ты можешь поглотить их.