Жан-Луи Фетжен - Эльфийские хроники

— Хм… Получается, что его смысл открывается далеко не сразу. Именно поэтому друиды так тщательно изучают мир, а их ученики должны их слушать. Хотя бы иногда. Как бы там ни было, не забывай о том, что эти руны относились не к тебе , а к Махеоласу …

— А разве мы с ним не связаны?

— Да, да, связаны, но руны открывают не все и, конечно же, не открывают того, о чем их не спрашивали. Они — как ветки с листьями, которые раскачивает ветер. Чаще всего видно лишь лихорадочное движение листьев, но затем через них вдруг проглядывает кусочек синего неба, который слепит глаза.

Гвидион улыбнулся Ллиане и начал собирать элементы леса в свой мешок, а затем, спохватившись, стал медленно крутить пальцами одну из табличек, глядя на Ллиану отсутствующим взглядом. Когда она уже собиралась спросить у него, о чем он думает, друид выхватил у нее из-за пояса ее кинжал, положил табличку на пол и стал высверливать в ней кинжалом отверстие.

— Что это вы делаете?

— Дай мне кожаную тесемку, — сказал Гвидион, продолжая сверлить. — Возьми ее вон там, среди мешков. Ты ее без труда найдешь.

Ллиана повиновалась: порывшись среди множества мешков, висящих на стене жилища и разложенных на полочках, она нашла то, что требовалось.

— Отрежь от нее кусок длиною в локоть. Этого хватит.

Ллиана отрезала кусок и протянула его друиду. Тот пропустил тесемку через отверстие, а затем связал два ее конца и показал получившуюся подвеску юной эльфийке. Это была руна тиса…

— Вин он этхель , — прошептал Гвидион. — Эта руна будет защищать тебя при любых обстоятельствах. Иди сюда…

Ллиана подошла к друиду, и он — с отеческой лаской — отвел в сторону ее волосы, чтобы повесить подвеску ей на шею. Она машинально положила ладонь на табличку, теперь висевшую чуть ниже горла, сжала ее, а затем отпустила.

— Ты мне очень сильно помогла, — сказал Гвидион, отходя немного в сторону, чтобы скрыть охватившие его эмоции… — И не переживай. У меня будет время, чтобы обдумать все это по дороге.

— Вы уходите куда-то с Морврином, — сказала она нерешительным тоном, однако в ее голосе чувствовался упрек. — И забираете с собой Махеоласа… Вы собираетесь его убить?

Гвидион бросил на нее взгляд, мысленно спрашивая при этом самого себя, что может знать Ллиана о том, на какую судьбу обрекла юного послушника королева.

— Он — человек, — наконец холодно сказал друид. — Ты была на собрании вместе со своей матерью. И ты помнишь о том, что сказала Нарвэн: людям в лесу делать нечего.

— А еще я помню, что вы его защищали.

— Нет, я его не защищал. Я просто хотел выяснить, почему он оказался у нас. Но как бы там ни было, Нарвэн права. Ни один человек не должен находиться здесь, в Силл-Даре, так близко от Рощи Семи Деревьев. И уж тем более человек, посвятивший себя их богу… Именно поэтому его нужно увести из нашего леса.

— Так вы не собираетесь его убивать?

— А теперь уходи. Скажи там им, что я уже иду.

Ллиане совсем не хотелось уходить: у нее в мозгу крутилось еще множество вопросов, которые хотелось задать друиду и ответы на которые она без него вряд ли бы нашла. Она машинально прикоснулась пальцами к табличке с руной, и это заставило друида улыбнуться.

— Наставник… Почему люди такие странные? Почему они так сильно отличаются от нас и одновременно так сильно на нас похожи?

— Ты ничего не знаешь о мире, мой маленький листочек… Ты увидишь позднее, что все в нем построено на различии и сходстве… То, что кажется тебе очень от тебя далеким, зачастую очень во многом является близким. И наоборот — чем лучше ты узнаёшь кого-то из твоих родственников, из твоего клана, тем больше ты обнаруживаешь в нем того, что отличает его от тебя… Все живые существа, включая деревья и даже камни, жизнь которых протекает так медленно, что только колдуны карликов способны ее заметить, — все они сделаны при помощи одной и той же жизненной силы, из одной и той же материи, одними и теми же богами… Люди об этом забыли. У них теперь есть новый бог, которого они считают единственным и который ставит их выше всех других живых существ и обещает им жизнь вечную… Возможно, именно поэтому они и изменились. Во всяком случае, именно по этой причине я буду сопровождать твоего отца и Махеоласа. Мне хотелось бы, чтобы этот мальчик рассказал мне побольше…

Ллиана чуть было не проговорилась о том вечере, когда подросток-человек говорил с ней и Ллавом о своей вере в бога — или об отсутствии у него такой веры. Однако упомянуть об этом означало бы признаться в том, что она все-таки приходила взглянуть на Махеоласа. Она поэтому, промолчав, задумалась, а друид взял свои мешок и посох и сделал вид, что собирается уходить.

— Если люди забыли богов, — вдруг заговорила Ллиана, — то тогда почему священный язык действует и на них?

Старый эльф остановился и глубоко вздохнул.

— Он, как тебе самой известно, действует также на животных, на деревья и даже на ветер! Почему, ты спрашиваешь, он действует на людей? Дело в том, что люди, карлики и монстры являются, как и мы, племенами богини Дану, и хотя они и забыли язык богов, их сердце его помнит, и поэтому магия действует на них очень сильно.

— А как, по-вашему, магия их бога тоже действует сильно?

— Именно это, дитя мое, я сейчас и пытаюсь выяснить… А теперь уходи.

На этот раз юная эльфийка не стала противиться, и Гвидион, оставшись наедине с самим собой, уставился задумчивым взглядом на завесу, закрывающую вход, за которой Ллиана только что исчезла. Ему вспомнилось о том, как она засунула руку в мешок, в котором лежали элементы леса. Ллиана действовала быстро — может, от страха, а может, в силу своей беспечности, — тогда как другие в подобной ситуации выбирали ли бы таблички с рунами очень и очень долго… Могло ли получиться так, что она уж слишком поторопилась и руны показали ее собственную судьбу, а не судьбу подростка-послушника?

Друид медленно вышел из своего подземного жилища, сощурился от дневного света и, повернувшись к Морврину, кивнул.

Сделав вид, что не услышал, как некоторые из ожидавших его людей что-то пробурчали по поводу того, что он заставил их так долго ждать, Гвидион бросил взгляд на Махеоласа, которого охранявшие его эльфы уже заставляли подняться на ноги. Подросток в сторону друида даже и не посмотрел. Несмотря на свой невысокий рост, надетую на него слишком большую муаровую тунику и путы, стягивающие ему запястья, выражение его лица было надменным, вызывающим, даже насмешливым. Если он и боялся, то очень искусно это скрывал. Ну как он мог сейчас не бояться?

Отогнав от себя эти мысли, Гвидион пошел решительным шагом через заросли, раздвигая ветки кустов перед собой посохом. С тех пор, как он погадал по рунам, у него в голове вертелась одна фраза. Она была подобна запаху, оставшемуся в воздухе после того, как блюдо уже съедено, и мелодии, которая уже стихла, но продолжает еле слышно звучать в ушах.