Жан-Луи Фетжен - Эльфийские хроники

— Я видел, как действуют эти монстры, святой отец. Поверьте мне, на этой земле никогда не бывает ничего наверняка… Во всяком случае, нельзя сказать, что мы их наверняка победим.

— Есть много способов одержать победу, сын мой… «Кто мечом убивает, тому самому надлежит быть убиту мечом. Здесь терпение и вера святых» [24] Откровение Иоанна Богослова. .

— Быть убитым мечом — незавидная судьба, святой отец. Вот что я вам скажу: когда человек умирает, он умирает — вот и все.

— Мужество заключается вовсе не в том, чтобы игнорировать опасность. Вера заключается вовсе не в том, чтобы считать себя непобедимым только потому, что сражаешься во имя Божие. Господь совершил чудеса для тех, кто сражается во имя Его, но он не сделал их бессмертными. Те, кому суждено умереть, умрут, ибо враги веры — многочисленные, могущественные и ужасные. Ненависть и насилие — вот их оружие.

Пеллегун улыбнулся и покосился на Аббона. Тот покачал головой с таким видом, как будто почувствовал сейчас то же самое, что и принц, — что, в общем-то, было вполне возможным.

— Не знаю, как сказать так, чтобы мои слова не показались оскорбительными, — вздохнул принц, — но мы сражались не за Бога и не за Царство Небесное, а за наше королевство!

Пеллегун развел руки широко в стороны, тем самым показывая ими на земли, леса, реку и укрепления города.

— Королевство Логр, отец мой. Вот за него мы и сражаемся. Мы сражаемся за наш город Лот, за нашу землю и за людей, которые на ней живут…

Бедвин с ироничным видом хмыкнул и снисходительно покачал головой.

— Разве это не одно и то же, сын мой?

Прежде чем Пеллегун успел что-то ответить, он добавил:

— У нас еще будет повод поговорить. Церковь нуждается в таких людях, как вы.

Сколько же уже прошло дней? Три или четыре, не больше, однако Ллиане казалось, что она находится здесь уже несколько недель. В Черных Землях для нее уже не существовало больше понятий «день» и «ночь», поскольку небо было покрыто там такими плотными облаками и такой густой завесой из дыма, что солнечные лучи, похоже, никогда сквозь них не пробивались. Ллиану и других пленников увели из загона вскоре после того, как их туда привели. Сначала привязали всех к одному длинному канату коротенькими конопляными веревками, которые врезались в запястья. Затем орки стали подталкивать их вперед пиками, сопровождая это громкими криками и размахивая факелами. Не давая ни пить, ни есть, их долго вели по усыпанной пеплом каменистой местности, на которой росли чахлые деревья, покрытые черным плющом и лишайниками. Местность эта была безводной, с лужами из дымящейся грязи, с колодцами лавы и с огненными реками. На горизонте виднелись обрывистые склоны гор.

Во время этого длинного перехода двое людей умерли. Один из них неожиданно рухнул на землю, и было непонятно, что именно послужило причиной смерти. Второй, достигнув предельной степени истощения, отказался подниматься с земли в конце одного из коротеньких привалов, устраиваемых для пленников их конвоирами. Стражники-орки его прикончили — медленно, цинично. После того, как остальные пленники снова тронулись в путь, у них в ушах еще долго звучали крики этого несчастного. Останавливаться на привал уже никто больше не хотел…

Вечером, когда немного серебристого лунного света все-таки пробилось сквозь тучи, длинная колонна пленников наконец-таки прибыла к месту назначения. Они увидели огромную яму с краями, покрытыми липкой черной грязью. От этой ямы исходил такой жуткий запах, что Ллиану, как и большинство пленников, охватил ужас. Рядом с этой ямой находилось большое каменное здание, окруженное оградой из бревен высотой в два перша и снабженное башенками, которые превращали его в настоящую крепость. Здание это было одинаковым по длине и ширине, и из него торчали полдюжины конических дымовых труб. Оно, похоже, служило одновременно и спальней, и кузницей, и мастерской, и столовой. Именно в эту постройку и загнали пленников. Внутри не было света. Раздавались гулкие удары молотом, что-то время от времени вспыхивало и гасло, слышались громкие крики. Воздух здесь был тяжелым, испорченным, наполненным дымом, который вызывал першение в горле и щипал глаза. Пол и стены покрывала желтая пыль, кое-где смешанная с черной землей. Пленников завели в огромную тюрьму, занимающую всю дальнюю часть этого здания и отгороженную высокой — от пола до потолка — железной решеткой с такими маленькими ячейками, что между прутьями едва можно было просунуть руку. В этой тюрьме с пленников наконец-то сняли путы. Какие-то люди с серой, как камень, кожей и отрешенным взглядом, принесли им похлебку, от которой исходил такой же смрадный запах, как и от всех окружающих объектов. Тем не менее, пленники, терзаемые голодом, моментально ее проглотили.

Ллиана находилась в окружении своих сородичей, с нее не спускали глаз Доран, Тилль и эльфы Элианда. Они все держались отдельной группой, в стороне от даэрденов, а главное — в стороне от людей, большинство из которых, как только закончился долгий переход и их завели в тюрьму, сразу же заснуло. Те, кто не забылся во сне, разговаривали друг с другом тихими голосами, а некоторые из людей молча плакали. Один из раненых эльфов конвульсивно дергался и, скрежеща зубами, бормотал какие-то непонятные слова. Остальные эльфы тоже пребывали в плачевном состоянии. Ллиана, смотря на них, протянула руку к Тиллю и потянула его за рукав.

— Когда нас привели сюда, была ночь, да?..

— Что?.. А-а, да, думаю, что была ночь.

— Если наступила ночь, то это означает, что Луна-Мать нас видит, даже если небо и затянуто тучами… Я могу… Я, возможно, смогу ослабить их страдания.

— Каким образом? Ты что, чародейка?

Доран отпихнул от Ллианы «зеленого эльфа» и приблизил свое лицо к ее лицу, чтобы поговорить с ней шепотом.

— Что тебе для этого нужно?

— Собери всех раненых в одном месте, а все остальные наши пусть расположатся так, чтобы нас никто не видел.

— Что ты задумала? — послышался чей-то голос.

Доран, Тилль и принцесса Элианда одновременно повернулись в сторону того, кто произнес эти слова. Это был высокий эльф с длинными черными волосами, заплетенными в две косички — так, как заплетают себе косички барды. Ни Доран, ни Тилль, ни Ллиана его не знали.

— А ты кто такой? — спросил Тилль резким тоном.

— Меня зовут Гамлин, мой раздражительный друг. Я — менестрель Эледриэля, властелина Карантора.

Он улыбнулся, а затем отвернулся от «зеленого эльфа» и слегка поклонился Ллиане.

— Вы меня не знаете, но я пел в Силл-Даре в день вашего рождения… А сейчас я просто случайно услышал ваш разговор. Простите меня. Вы хотите позаботиться о раненых?