Вадим Крабов - Заговор богов

Над безлюдной тирской степью висело жаркое марево. Довольный Рус лежал на жесткой траве, ломкой и колючей, как прошлогодняя солома, совсем не ароматной, а тускло пахнущей безводной пылью. Воздух был необычайно сух и наполнен песчаной взвесью, противно скрипящей на зубах. В горле постоянно саднило и противно зудело, будто какой-то зловредный пакостник устроил там целый муравейник. Но сейчас Рус не замечал ни привычной серой дымки вместо небесной синевы, удушающей, как натянутое на голову ватное одеяло, не чувствовал горящего зева, не обращал внимания на стойкий запах далекой гари, до неузнаваемости изменившей легкий тирский воздух когда-то напоенный ароматами разнотравья, — он блаженствовал. Отдыхал от долгого тяжелого труда, до которого наконец-то дошли руки. Они с Андреем только что завершили первое успешной испытание амулета «универсальной защиты» — итог их годовых усилий. Не непрерывных, а скорее периодических: свободного времени ни у одного, ни у другого практически не было…

Много воды утекло с тех пор, когда Рус раскрыл купеческий заговор в Кушинаре. За три года во всем мире произошло немало событий, но только в Тире вода утекла в буквальном смысле этого слова. Пиренгул, несмотря на всю свою власть, не смог оставить на «землях предков» не то что половину, но даже треть своего народа. Степи, города, поселения и стойбища практически обезлюдели. И дело было даже не в процветающем Кальварионе и развивающемся Альвадисе — богатейшей ресурсами «Белой долине», куда кочевников манило так сильно, словно те места и являлись завещанной предками «землею тысячи колодцев», точнее, не только в этом; большую роль сыграло наступление восточной пустыни, сухой и злобной Карагуль.

Как много, оказывается, для местной степи значили шаманы, а тем паче маги! Об этом никто не задумывался, даже дальновидный Пиренгул. С исчезновением лоосок, с уходом большинства шаманов, почти всех склонных к Силе Гидроса, на земли Тира стал наступать песок. Пересыхали колодцы, скудели пастбища, жухли посевы. Выжженная злым южным солнцем степь вспыхивала от малейшей искры. Оставшиеся шаманы с трудом гасили пожары, грозившие испепелить весь некогда цветущий Тир. Вымирали не приспособленные к жажде овцы и козы. Выносливые борки с единорогами все чаще и чаще бросали хозяев (что совершенно немыслимо!) и уходили в пятно. Самые крепкие, самые преданные родной степи люди вынужденно тянулись за ними, за своими кормильцами, моля всех богов и предков о дожде. А высшие силы призывов не слышали, они наказывали некогда многолюдные земли за предательство, и не по-отечески, шлепая ремешком по мягкому месту, а лупя с размаху, до крови: осадки за последние два года выпадали так редко, что каждый кочевник мог вспомнить точную дату каждого такого события. И теперь, на обширных тирских просторах оставалась лишь жалкая горстка населения, в основном живущая в городках, и жили они чуть ли не исключительно за счет заморских поставок продовольствия, ставшего неимоверно дорогим. Пиренгул даже вынужден был покупать хлеб за счет казны и распределять его среди самых неимущих. И число их росло. Княжество Тир готово было прекратить свое существование, а тиренцам угрожало полное превращение в «кальварионцев» и «альвадинцев».

Рус как-то поговорил с тестем «по душам»:

— Пиренгул, я все понимаю, земли предков и все такое. Ну, придут туда месхитинцы, их орденские маги наладят водоснабжение — чем плохо? Мне и самому жаль «Закатный ветерок», но, согласись, что здесь, в долине Кальвариона и в твоей Альваде — всем тиренцам места за глаза хватит! А сбыт здешних богатств наладим по той же дороге, по которой сейчас центральные страны в пятно идут, мимо Кагантополя на Далор. А там море и торговля со всей ойкуменой. Не посмеют они таможни устроить. — В последней фразе, однако, мелькнула неуверенность. Правитель подтвердил его опасения:

— Посмеют и устроят! Нынешний договор сам собой сойдет на нет, а новый, на обратный беспошлинный проход к портам, месхитинцы или кто там вместо них Тир займет ни за что не заключат! Во-первых, не захотят, а во-вторых — с кем? С владетелем какого-то Альвадиса? А где оно? Это княжество или царство? Где? Пока никто его не признал. Кальварион, об которого зубы обломали, и то официально не признают, кривятся… — на этом слове князь сам презрительно выпятил губу, показывая свое отношение к «коллегам». — Из-за твоих рабов, между прочим. Зачем их тут столько? Половина населения, считай!..

— То не моя воля, Пиренгул, а Эледриаса, — поправил его Рус. — Какие же они мои?

— Хорошо, Эледриаса, — легко согласился князь, нисколько не изменив своего мнения.

Местный бог, «защитник и освободитель» — буквальный перевод имени Эледриас, находился с его зятем в тесных запутанных отношениях. В народе поговаривали, а дочь заявляла прямым текстом, что они являлись кем-то наподобие «побратимов». Конечно, с поправкой на то, что Рус был все же человеком (в чем Пиренгул иногда сомневался), хоть и пасынком другого бога, Френома. Впрочем, во втором «родстве» были убеждены только его соплеменники — этруски, которые уверяли, что их Бог усыновил Руса. За какие достижения — неизвестно.

— Только центральным странам зазорно признавать «грязное скопище бывших рабов» за полноправное государство! — раздраженно выплеснул владетель Альвадиса.

Рус посмотрел на тестя с укором, как на неоправдавшегося надежды школьника:

— Пиренгул. Ты прекрасно знаешь, что дело не в этом! Сильвалифирию, где бывшие рабы и вовсе основная часть населения — признали. Завидуют они нашим сокровищам! Даже не столько им, а сколько готовому городу, о котором столько восторженных слухов разнеслось. Им-то приходится самим строиться. Все окрестные долины, сволочи, заняли… Нет, тесть, не переживай так за Тир: боги дали — боги взяли… или Предки, не важно…

— Очень важно, Рус, ошибаешься ты! — горячо ответил вспыхнувший Пиренгул. — Никакого нового договора не будет, а старый сам собой кончится, в связи с прекращением существования самого государства — Тира! — Далее продолжил менее раздраженно:

— Ты, может, думаешь, что я за свою власть цепляюсь? — Рус сделал круглое лицо и глупо выпучил глаза. Мол, и тени сомнения не закрадывалось! Если бы тесть плохо знал своего зятя, то поверил бы в искренность.