Александр Воронков - Темный век. Трактирщик

— Слушай, Ясь! Есть у меня для тебя кое-какая работа. Покопать нужно, и много покопать, но зато уж с оплатой не обижу.

— А что копать-то, мастер Макс? Ежели колодец требуется — так я в этом деле не помощник: не умею водяные жилы находить. А ежели яму, или, там, погреб — то завсегда готов с полным нашим удовольствием! Вот только лопата-то, что при мне, казённая — вернуть десятнику придётся.

— Ничего, лопаты купим, не королевский, чай, венец! И провизию купим. Вот только как это всё тащить до места? Далековато идти…

— А сколько времени работа-то займёт? Я рассчитывал здесь деньжонок подкопить, да к Ивану Купале дальше направиться: авось где в иных местах подмастерья на мельнице нужны будут.

— С неделю примерно.

— А какую, к примеру, плату положишь?

— А тут сколько тебе платят?

— Десять оболов в день, да харчевание за счёт магистрата идёт…

— Небогато… Давай так: пока до места доберёмся, получать будешь также по десять оболов. А как работа начнётся — по три хеллера за день, провизия моя: с одного котла питаться станем. А ежели успешно дело пойдёт — сверх того монет подкину. Годятся такие условия?

— Знамо дело: условия приличные. А куда пойдём-то?

— Как дойдём, так и увидишь. В Библии не зря сказано: "многие знания умножают скорбь".

… Спустя примерно четыре часа мы оставили за собой городские ворота Жатеца и отправились в путь по уже знакомой мне дороге. За это время были сделаны необходимые покупки: пара деревянных лопат с оковкой, мотыга, вьючный мешок, маленький медный котелок для приготовления пищи и две глиняные миски, а сверх того — старые прожженные походные одеяла, чтобы не задубевать ночами. Из продуктов, помимо трёх здоровых ковриг, я прикупил тушку солидного зайца (эх, его бы просолить как положено, да вот соль здесь дорога до безобразия, да и времени нет), шматок сала, пшено и кожаный мешок с квашеной капустой. Что поделать: весна только вступила в свои права, а до осеннего урожая ещё жить и жить, так что без свежих овощей в путешествии за кладом нам придётся обойтись. Спасибо и на том, что будет возможность варить щи из молодой крапивы, подорожника и дикого щавеля.

Всё это хозяйство мы навьючили на старого маштака со сплошным бельмом на левом глазу и почти подчистую стёртыми зубами. До того, как я его приобрёл, дико торгуясь с выведшим худобу на базар пареньком, коняга сменил уже с десяток хозяев, о чём красноречиво свидетельствовали следы от нескольких тавро на его шкуре. Сей одр обошёлся мне аж в четыре с половиной денария, деньги абсолютно бешеные, если учитывать, что наиболее милосердным по отношению к животине было бы пристрелить, чтобы не мучился: даже на мясо он годился исключительно во время вражеской осады, ибо варить пришлось бы сутки напролёт. Однако хозяин маштака явно был прямым предком всех наших современников, которые упорно считают, что приобретённый ими в "семьдесят забытом" году и намотавший на спидометре километраж двадцатикратного кругосветного путешествия "запорожец" — "тоже машина" и сэкономить во время торга обол-другой было весьма сложно… Но я сэкономил.

Заскочив ненадолго в своё новое обиталище, я прихватил оставленные вещи, напрямую предназначенные для планируемого мероприятия, то бишь свёрток с "кощеем", малую пехотную лопатку и дорожный посох — наследство покойного итальянского "ротфронтовца".

И вот уже за нашими спинами давно остались не только городской вал Жатеца и памятная корчма "У моста", ноги притомились от ходьбы, вздымая над немощёной дорогой "пыль, пыль, пыль от шагающих сапог". Не по Африке идём — по самой, что ни на есть центральной Европе. Но "натюрморты" взгляду порой попадаются вполне достойные мест постоянной дислокации каких-нибудь каннибалов: примерно через каждые восемьсот-девятьсот метров у дороги ветерок треплет лохмотья одежды на незахороненных трупах у обочины. Покойники одеты не по-здешнему, хотя кто её разберёт, эту средневековую моду-то? Мужских тел почти не встречается: двое обезглавленных молодцев, да несколько стариков на всём протяжении. Впрочем, какие там "старики"? Дядьки годков по сорок с небольшим, однако измождены страшно: на шеях чёрные полосы кровоподтёков, запястья у каждого в следах от верёвок, обувь у тех, кто обут, практически развалившаяся, а у босых ноги в ранах почитай до колен. Основная масса трупов — дети и старухи, впрочем, вон там и молодая женщина лежит, прикрывая телом мёртвое дитя.

— Ясырь монголы гнали. — Голос Яся звенит от злости. — Издалека, по одёже видать. Как бы не из франкской земли, не то из-под Льежа-града: слышно было осенью, что Харагшин-багатур тамошнего бискупа за зраду покарать собрался.

— Не знаю насчёт того, покарал его этот багатур или не покарал, но народ-то чем виноват? Бабы эти с детьми — из-за чего умерли?

— Так известно: монголы. Им без того, чтоб ясырей не переловить — и жизнь не в жизнь. Ханам да нойонам отары пасти или, наприклад, сёдла тачать — невместно. Да и аратам хоть по одному рабу в помощь заловить охота великая, да и жонку хоть косую, хоть хромую, под себя подгрести — первое дело! Из своих, монголок то бишь, жену брать — так не каждый выкуп соберёт-то, а франкскую иль германскую девку — только излови и делай чего желаешь…

— У, собаки узкоглазые! Чтоб их вдоль и поперёк, дупой в клюз через коромысло! — не стал я сдерживаться и запустил тираду на великом и могучем. Имея родным дедушкой самого натурального марсофлота, впервые ступившего на палубу ещё до войны, ещё и не таким полупочтенным словесам выучишься… Хотя в семье у нас их применение и не одобрялось, разумеется.

— Истинно: "собаки". — Упс, это что же, будейовицкий мирошник русскоматерный понимает? — Здорово ты, мастер Макс, на ихнем басурманском наречии лаешься!

"Ага, а ещё я вышивать могу, и на машинке тоже. Тоже мне, "басурманское" наречие нашёл. Сам ты, блин горелый, персонаж Лажечникова".

— Да, были случаи послушать…

Положительно, мой спутник не может долго сдерживать свой речемёт. Помолчав с полчаса, он вновь нарушил тишину:

— А далече нам ещё идти-то, мастер Макс? Ведь, пожалуй, мы скоро за кордон земель князя Пржемысла выйдем?

— Ну, выйдем. И что с того? Я человек вольный, ты тоже. Куда хотим, туда и движемся. Не волнуйся ты: если ничего не случится, то завтра к середине дня придём.

— Только завтра?.. Долгонько…

— Что ты торопишься, Ясь? За то, что ты сейчас вместе со мной топаешь, тебе достанется денег больше, чем ты заработал бы сегодня, работая на городских укреплениях. Завтра доберёмся до места — оба вволю наработаемся, и совершенно не даром, это я тебе могу пообещать.

Назавтра, вскоре после того, как мы форсировали реку с помощью уже знакомого мне перевоза и оставили далеко за спиной "почтовую станцию имени Чингисхана", я уже и сам был "весь нетерпение". Совсем небольшое расстояние теперь отделяло нас от поля давно минувшего сражения, поиск на котором сулил неожиданные открытия и находки…