Марк Лоуренс - Император Терний

— Тогда почему он убил себя? И что его остановило?

— Он развязал войну, — сказал Фекслер. — И закончил ее.

— Ну, положим, я зажег одно из ваших солнц, и оно потом не заставило меня перерезать себе горло.

— Оружие, что создал Фекслер Брюс, нельзя было уничтожить огнем.

— Ты это видел?

Призрак Фекслера смотрел на меня шесть лет назад, под горой Хонас?

— Наше оружие горело, словно солнце, — именно так. Ему нужен запал, чтобы его поджечь, менее мощная, более примитивная взрывчатка. Твой залп у Бункера Одиннадцать, сделанный из оружия, перенесенного из Воклюза, расплавил компоненты взрывчатки и придал им критическую массу. То, что ты видел, — это частичное возгорание триггера, [6] Триггер — устройство, способное сколь угодно долго находиться в состоянии устойчивого равновесия и переключаться скачком в другое состояние. который должен был зажечь Солнце. Топливо для Солнц хранится недолго, это связано с полураспадом, топливо для ракет было более долговечно. Все, что осталось, — это триггеры.

Я подумал: интересно, настоящий Фекслер так же любил звук собственного голоса? В любом случае, знание о том, что я опустошил Геллет долей искры, призванной зажечь настоящее Солнце Зодчих, отрезвляло. И, что бы я ни говорил, мертвые из Геллета преследовали меня наяву и во сне. Сжечь таким манером целый мир было бы… неудобно.

— И даже из пистолета он не смог себя убить?

С такими игрушками в их распоряжении казалось непростительным не справиться с самоубийством.

— Эти камеры были созданы, чтобы содержать ключевой персонал в состоянии стазиса, пока условия не станут приемлемыми и не появится возможность снова жить снаружи. Фекслер, вероятно, не мог ясно соображать, когда сидел здесь и боролся с собственной совестью. Может, он не учел, что автоматические системы сработают и законсервируют его, или просто недооценил, как они быстро действуют.

— В любом случае, он оставил тебя в дерьме вместе с остальными реальными людьми всего мира.

— Да.

Призрак Фекслера замерцал и нахмурился.

Я ухмыльнулся. Должно быть, странно провести тысячу лет, проклиная человека, с которого тебя скопировали.

— Ну вот, теперь я тебя освободил, и ты можешь плавать в своем море с большими рыбами и не тратить время на присмотр за дикарями. И что мне за это будет?

Все еще держа кольцо перед глазом, я вынул пистолет из теплой мертвой руки Фекслера, стараясь не повернуть случайно дуло на себя. Казалось, он не хотел отпускать оружие.

— К несчастью, сейчас присматривать за дикарями еще более необходимо. Машины, что все еще работают, не протянут вечно, и если вы тут не перерастете мечи и стрелы, поддерживать их станет некому. Для этого нужна цивилизация, а пока все войны не прекратятся, ее не будет.

— Ты не смог прекратить собственные войны, Фекслер.

— Он не смог. — Фекслер посмотрел на свой труп. — Я — это другое дело.

Я поджал губы.

— В любом случае, звучит так, будто тебе хочется, чтобы на Золотом Троне сидел император.

Пятью годами ранее

В сухих, не знающих смерти залах Зодчих под отравленными пустынями Иберико я сидел в лихорадочном полубреду и говорил с призраком, что помог мне убить человека, от которого произошел.

— А эти духи в ваших машинах — кого они хотят в правители этой Империи слуг?

— Наши проекции предпочитают Оррина из Арроу. Миротворца. Человека прогресса.

— Ха! — Я сплюнул, хотя во рту пересохло и все тело болело. — Значит, тебе на самом деле не важно, чтобы я ушел отсюда и остановил его?

— Проекции предпочитают Оррина, — повторил Фекслер.

Я снова пнул теплое тело, лежащее у моих ног.

— Ты… он что, может ожить? Похоже, я обзавелся новым другом, Мертвым Королем. Питает ко мне нездоровый интерес. То и дело пялится на меня из каждых мертвых глаз, какие найдет. Ты расстроишься, если я расчленю его… тебя… немножко? Просто для верности.

Я отчасти надеялся, что Фекслер возразит и избавит меня от хлопот. Он покачал головой, словно все это не имело значения.

— Проекции предпочитают Оррина, но некоторые из нас считают, что лучше пойти на больший риск ради большей выгоды.

— Почему? Какая выгода? Я бы тоже, если что, был за Оррина.

Слова падали с онемевших губ, яд пульсировал во мне, я чувствовал запах своих ран. Вот что бывает, когда останавливаешься. Отдохни — и мир догонит тебя. Урок жизни: не останавливайся.

— Наверное, ты помнишь, — Фекслер подошел ближе, оказавшись между мной и своими земными останками, — мы говорили о колесе. О том, что величайшие труды моего поколения не имели отношения к новым способам спалить землю, они были для того, чтобы изменить правила, по которым существует мир.

— Смутно. — Я махнул дрожащей рукой. — Типа чтобы то, что мы делаем, обрело смысл.

Похоже, это не сработало. Я хотел, чтобы он наконец заткнулся и оставил меня в покое — и вот этого-то как раз не произошло.

— Почти. Физики называли это применением квантового принципа. Но смысл был в том, чтобы изменить роль наблюдателя. Тебя и меня. Чтобы воля наблюдателя имела значение. Чтобы человек мог контролировать окружающую среду силой своего желания, без посредства машин.

Мне подумалось, что, если я умру, он вот так и будет разглагольствовать перед моим трупом.

— Увы, колесо не просто повернулось — оно завращалось, его не остановили. На самом деле, подобно многим вещам в природе, этот процесс имеет переломный момент — и мы к нему приближаемся. Трещины в мире, в стенах между сознанием и материей, между энергией и волей, между жизнью и смертью — они расширяются. И всему, абсолютно всему грозит опасность провалиться в эти трещины. Каждый раз, когда эти силы — способность влиять на энергию, массу, существование — используются, разрыв растет. Есть виды магии, которые вы называете огненной, каменной, некромантией и так далее. Чем больше ими пользуются, тем легче они и тем больше разваливается мир. И этот ваш Мертвый Король — просто еще один симптом. Еще один пример поразительной силы воли, используемой, чтобы изменить мир и тем самым ускорить вращение запущенного нами колеса.

Вздох — и панель, которую я прежде не замечал, открылась в стене слева от меня. Из углубления позади пролилось достаточно света, чтобы осветить помещение. Я опустил кольцо, но Фекслер исчез, и я вновь поднес его к глазу.

— Принимай пилюли. — Фекслер показал на полость. — Глотай по две в день, пока не кончатся. Они вылечат сепсис.

Я встал на колени и взял из ниши горсть желтых таблеток. Там больше ничего не было, и выбирать мне не приходилось. Горло болело, но я проглотил две. Возможно, это яд, но Фекслер и так имел в распоряжении тысячи способов убить меня, буде он того пожелает.