Марк Лоуренс - Император Терний

— Ибн Файед, калиф Либы, повелитель Трех Царств, Дарующий Воду, приветствует короля Йорга Ренара в своем скромном обиталище.

Сказано это было на имперском языке без малейшего акцента.

— Большая честь для меня, — сказал я. — Хамада — истинная жемчужина. — И, по правде говоря, стоя здесь, среди тепла и света, я не знал, может ли он вообразить северные замки и города. Что мог увидеть Ибн Файед в больших домах моей страны, холодных, перенаселенных и грязных, во дворцах, где люди проливали кровь за узкие болотистые полоски земли, сплошь в дыму и грязи.

— Калиф интересуется, что привело короля Ренара столь далеко от его королевства, без сопровождения.

«Голос» калифа был начисто лишен выражения, но его взгляд неодобрительно пробежал по моим лохмотьям.

Я смотрел на Ибн Файеда, расположившегося глубоко на троне, воина, несмотря на шелка. Он встретил мой взгляд суровыми черными глазами. Ровесник графа Ганзы, он уже успел поседеть, борода была подстрижена так коротко, что скорее напоминала щетину, белеющую на фоне темной кожи и доходящую до скул.

— Я пришел убить его за неуважение, выказанное моему деду.

Это он понял. На миг его глаза расширились. Переводчику не было нужды шептать у него за троном — он сам уловил смысл.

Моя честность на миг парализовала калифа, а его Голос едва не уселся обратно на подушки. В течение бесконечно долгого мгновения он стоял с отвисшей челюстью, пялясь на меня. Гвардейцы не шелохнулись — они-то слышали лишь бормотание северянина.

Ибн Файед что-то тихо сказал, и худой человек вновь обрел дар речи.

— И вы этого все еще хотите, король Йорг?

— Нет.

Снова бормотание.

— Вы больше не верите, что сможете достичь цели?

— Сомневаюсь, что смогу потом ускользнуть. Думаю, пустыня меня одолеет, — сказал я, и калиф весело хмыкнул. — Еще я вижу вещи в новой перспективе и думаю, что, возможно, имеется третий путь.

— Объясните.

Голос калифа явно знал своего господина достаточно хорошо, чтобы не нуждаться в поминутных подсказках. Его собранность и сухость убедили меня, что он использовался лишь как посредник, говорящий ровно то, что сказал бы Ибн Файед, если бы потрудился подать голос.

— Придя так близко к источнику нападения на дом моего деда, я удалился от замка Морроу. Даже Лошадиный Берег теперь бесконечно далеко. — Я подумал о лорде Носсаре в его кабинете карт в Элме, о том, как он вновь наносит поблекшие линии на древние карты, выражая притязания, благодаря которым сын Мартена и маленькая девочка лягут в землю. — Я вижу, действия, предпринятые в таком случае, все равно будут действиями честного человека, хотя, если смотреть из замка моего деда, они взывают к справедливости и возмездию. Я вижу, что принц Оррин был прав, когда велел мне отправиться в путь и встретиться с теми, с кем я мог бы развязать войну.

— А если убийство было первым путем, что же тогда представляют собой второй и третий? — спросил Голос.

— Второй путь — это война. Чтобы мой дед обратил богатства своих земель в корабли и разорил берега Либы. — Я не говорил о вторжении. Мавры могли проникнуть на Лошадиный берег, но мне казалось, что земли Африки способны поглотить целые армии, и при этом местным не придется ничего предпринимать, лишь ждать, покуда солнце сделает всю работу. — Третий путь — это заключение союза.

Теперь Файед расхохотался вслух.

— Мой народ правил здесь тысячелетиями.

Его голос был таким сухим, что почти скрипел. Он махнул худому человеку, который продолжал, не смолкая.

— Цепь цивилизаций, что тянется тысячелетиями, не прерываясь. И вот ты приходишь сюда, оборванный, с пустыми руками? Лишь благодаря знаниям Матемы мы признаём в тебе короля. Верно, что обширные земли кажутся на картах маленькими, но в нашем кабинете карт Ренар можно найти лишь после долгих поисков и легко накрыть одним пальцем. — Он сделал соответствующий жест, словно давя мое королевство, как жука. — В то время как Либу едва ли можно накрыть всей ладонью. — Худой человек вытянул пальцы и обратил ладонь ко мне. — В пустыне говорят: «Не тянись за дружбой пустой рукой».

— Сколько заплатит граф Ганза за твое возвращение, мальчик? — каркнул с трона Файед.

Я едва-едва поклонился.

— Моя рука лишь кажется пустой, Ибн Файед. — Я не знал, что отдал бы мой дед, но догадывался, что Файед не удовольствуется деньгами. Даже если я переживу переговоры, вернуться с таким поражением — значит оборвать все связи, которые я наладил в Морроу.

— Тогда что в ней? — спросил Голос.

— Скажите мне, калиф, вам понадобились ваши маги, чтобы узнать о моем приближении?

Голос замялся, услышав вопрос, в резких линиях его лица читался гнев.

— Хамада — это крепость, которой не нужны стены. Дюны может пересечь лишь караван. А все прочее гарантирует, что обо всех, кто путешествует по соляным дорогам, во дворце становится известно задолго до того, как они приблизятся к городу. Становятся известны их имена и происхождение и весь груз до последней фиги в седельном мешке.

— А если вы знали о моем приближении, то знали и о моем компаньоне.

— Марко Онстантос Эвеналин из Золотого Дома, Южное торговое отделение. Флорентинский банкир.

— Он ждет у ваших ворот, калиф. Зачем он здесь?

Голос снова запнулся, ища способ возразить. Когда человек не заботится о том, чтобы сохранить от вас что-то в секрете, вы, очевидно, попали в беду.

— Он пришел опротестовать контракт. Наша выплата старого долга затонула у островов Корсаров. У флорентинцев есть агенты за границей, которые заботятся о денежных операциях, но они говорят, что по условиям договора выплаты не производятся, пока корабли стоят в порту Вито.

— Интересно, — сказал я. — И хотя его визит нежелателен и не поощряется, вы предоставите ему защиту и дипломатические привилегии, полагающиеся кланам согласно имперским законам.

— Да.

— И те давние соглашения давали ему возможность тайком провезти фигу-другую в седельной сумке… Возможно, вам стоит привести его, и тогда я показал бы, что у меня в руке…

Голос не отвечал. Долгое молчание нарушал лишь шелест страусиных перьев; Ибн Файед размышлял. Потом — едва заметный кивок.

— Его вызовут.

Наша аудиенция оказалась менее приватной, чем было заявлено, — и никаких приказов более не прозвучало.

— Интересная у вас кошка, калиф.

Я едва ли искусен в светской болтовне, но нельзя же было вот так просто смотреть друг на друга все те десять минут, пока мы ждали Марко.

— Леопард, — отвечал Голос. — Из внутренних земель.

Долгая пауза. Я правда не умею праздно болтать.

— Так, значит, вы разрушаете все создания Зодчих? Интересно узнать почему.

— Это не тайна. — Голос явно испытывал неловкость. — Прокламации калифа оглашают после молитв по всей Либе уже около года. Эта новая мудрость пришла к нему во сне в конце священного месяца. В День Тысячи Солнц заря была столь яркой, что многие наши предки, умершие в то утро, не разглядели путь в рай. Они прятались в тени машин от этого нечестивого света. Но там они оказались в ловушке — джинны, обитающие на руинах своего прошлого. Мы действуем из милосердия. Мы разбиваем их тюрьмы и выпускаем их, дабы они могли вознестись к своей награде.