Раиль Шариф - Уравнение Куфу

Крепфол Сьюн никогда не улыбался, а если это и происходило, то лишь тогда, когда чистил зубы. Высокий лоб этого человека был испещрен траншеями глубоких морщин, но гораздо глубже был его разум – разум, впитавший в себя опыт и печаль сотен человеческих судеб. Его рано поседевшие, коротко стриженные волосы также говорили о том, что он многое повидал и многое пережил. Но печать трагизма читалась и в его черных, как два куска блестящего обсидиана, глазах – в глазах со сфокусированными на переносицу тяжелыми бровями и зрачками, излучающими укор и сильную волю. А от скошенного мощного подбородка по правой стороне его жилистого лица к самому уху тянулся глубокий алый рубец – БОЛЕЗНЕННОЕ НАПОМИНАНИЕ О ПОСЛЕДНЕЙ ВСТРЕЧЕ СО ЗВЕРЕМ.

Крепфол Сьюн был пилигримом, повидавшим множество стран и народов. И в какие бы обстоятельства он ни попадал, с кем бы ни говорил, он всегда проповедовал БОЖЬИ ЗАПОВЕДИ. Он помогал людям не только добрым советом и искренним сочувствием. Он принимал в судьбах людей прямое участие, ему не были чужды ни материальная помощь, ни физический труд. Но люди не всегда его понимали – потому что в их душах ЗВЕРЬ уже взращивал семена НЕНАВИСТИ, НАСИЛИЯ и СТРАХА.

Крепфол Сьюн занял кресло у окна. Ему казалось, что, лаская взглядом раскинувшиеся под лайнером облака, он становится ближе к богу. Десятидюймовый белокаменный крест, висевший у него на груди, был зажат в левой ладони. Древнее пророчество, выгравированное на белом камне в емкий иероглиф, жгло руку. А у самого сердца под складкой сутаны лежала одетая в кожу буйвола небольшая книга.

Облака, проплывавшие под авиалайнером, притягивали к себе взор пилигрима, они уносили его мысли в прошлое двухдневной давности, в Париж – в город, где и началась его миссия.

В загородном парижском доме Мишеля Арно – археолога, члена Парижской академии наук – Крепфол Сьюн бывал не впервые. В парадной гостиной, выполненной в стиле эпохи Ренессанса, у ближайшей стены всякого гостя первым делом встречали две каменные горгульи. Цепляясь когтями в обе стороны камина и ощерив черные грозные пасти, они точно напоминали избитую фразу: «Будь как дома, но не забывай, что ты в гостях». На стенах, отделанных панелями темного дерева, висели наборы старинного оружия и доспехов. А многочисленные полки были забиты атрибутами древнейших цивилизаций Центральной Америки, Мексики и Египта. Статуэтки и маски ацтеков и майя мирно соседствовали с бронзовыми фигурками царей и украшениями, привезенными из Долины Царей.

И каждый раз, прикасаясь к «осколкам истории» древнейших цивилизаций, Крепфол Сьюн испытывал необъяснимый трепет, словно в лицо ему дышала сама вечность. Иногда ему казалось, что он видит фрагменты жизни людей, живших в ту эпоху, слышит их голоса. Он мог полчаса стоять у какой-нибудь безделушки, переживая отголоски чей-то жизни.

В тот роковой день, следуя за хозяином дома сквозь лабиринты «осколков истории», Крепфол Сьюн подошел к его рабочему столу. По обыкновению они рассаживались в креслах друг против друга, пили зеленый чай и в спорах рождали истину. И только после все этого, соблюдая устоявшийся годами ритуал, пересаживались в жесткие стулья за письменный стол, и их беседа плавно переходила к осмотру новых «трофеев». В эти редкие моменты лицо Мишеля Арно осеняла улыбка.

И по тому, как Мишель Арно, нарушая ритуал, предложил сесть сразу за стол, Крепфол Сьюн понял, что произошло что-то очень важное.

– Я очень рад видеть вас в своем доме, любезнейший, – произнес Мишель Арно.

– Взаимно. Как Ваше здоровье?

– Полон сил, друг мой! Не сочтите за неуважение, что не предлагаю Вам чаю. Мы попьем позже. Но сегодня я пригласил Вас не для светских бесед и не для того, чтобы исповедоваться в грехах. Не мне Вам рассказывать, что археология – моя единственная женщина, моя страсть… Впрочем, перейду сразу к делу.

Мишель Арно выдвинул ящик стола и извлек на свет небольшой деревянный ларец. Расписанный по гипсовой грунтовке, он по своей тонкости и сочетанию красок напоминал лучшие образцы иранской и индийской миниатюры. На крышке ларца пилигрим успел заметить изображение сцен царской охоты, а на боковой, близкой к нему стенке – фараона на колеснице, поражающего в сражении азиатов.

Избегая предисловий, профессор тут же распахнул ларец и выложил на стол странный предмет. Этот предмет уже при первом визуальном контакте заставил Крепфола Сьюна податься вперед и взять его в руки. Это был белый крест, десять дюймов в длину, два в поперечнике, полдюйма в толщину. Судя по тому, что на нем отсутствовал косой поперечник, пилигрим поспешно пришел к выводу, что крест католический. Но, приглядевшись, он понял, что ошибался вдвойне. Сверху вниз, по вертикали тонкой змейкой в три ряда струились иероглифы. Многолетнее общение с профессором научило Крепфола Сьюна более-менее разбираться в письменах тех или иных цивилизаций, и сейчас он мог однозначно сказать, что это древнеегипетские письмена.

– Этот крест не имеет никакого отношения…

– Ни к православию, ни к католицизму, – мгновенно подхватил его профессор. – Этот крест настолько загадочен, что я не в состоянии определить хотя бы приблизительно его дату происхождения. Судя по иероглифам, можно было бы предположить, что он относится к 4 веку до нашей эры, но… – Мишель Арно многозначительно поднял указательный палец. – Я так и не понял, из чего он сделан, в таблице Менделеева отсутствуют эти элементы. Радиологический анализ ничего не показал. Приборы либо зашкаливают, либо выходят из строя. Его даже рентген не просвечивает.

– А надписи? – затаив дыхание, спросил пилигрим.

– Их я смог расшифровать. И здесь вас, любезнейший, ожидает второй сюрприз.

Мишель Арно взял со стола расшифровку и прочитал:

«Человече, придет время собирать камни, но когда последний, третий камень будет у ног Зверя – не дай ему открыть Врата СЕТА. Пронзи сердце Зверя клинком, что в руках твоих».

От услышанного у Крепфола Сьюна перевернулось что-то внутри, но впереди его ждало куда более сильное потрясение.

Легким нажатием на крохотный рубин, спрятавшийся где-то сбоку, Мишель Арно отсек нижнюю часть креста, оказавшуюся ножнами. Теперь в руках профессора пилигрим увидел клинок, и ему стало понятно, почему верхняя часть креста имела заостренную, с углублениями для захвата руки форму. Поперечник же креста в этом случае уже играл роль эфеса. Стрелообразное жало клинка заметно расширялось к рукоятке, кроме того, подобно боевому ножу, оно имело двухстороннюю заточку и кровостек, а для уменьшения демаскирующих бликов его поверхность была матирована. Длина клинка составляла семь дюймов, а ширина полтора.