Павел Комарницкий - Исполнитель

Первей смотрел ей в глаза, большие, золотисто-карие, на дне которых плавала странная смесь детской наивности, древней мудрости и тягучего, липкого безумия.

— Не переживай, Оксана, — улыбнулся рыцарь.

— Но как же? Оксана же видит, добрый пан — вам нужно очень, очень много цветов. Огромный букет, вот такой, — девушка развела руки широко-широко. — Иначе вам не видать Божьей Благодати, а это так плохо, так плохо…

— А ты нарви мне такой букет, — снова улыбнулся Первей. Народ в корчме совсем замолк, прислушиваясь к странному разговору.

Девушка задумалась, закусив губу. Тряхнула головой.

— Оксана будет стараться, добрый пан. Оксана принесёт вот такой букет, — девушка снова развела руки во всю ширь, даже привстала на цыпочки, — и тогда пану станет легче.

— Ты приходи к бочагу, там, в овраге, — ласково, как мог, улыбнулся Первей, — И мне станет легче, правда. Придёшь?

Послышалось сдавленное дурацкое гыгыканье, затем короткий звук подзатыльника, и всё стихло.

Девушка смотрела серьёзно, и рыцарю на миг почудилось — вовсе она не безумна, такая недетская, глубокая мудрость светилась в золотисто-карих глазах.

— Тятенька не велит Оксане, но Оксана видит — доброму пану очень, очень плохо. Оксана придёт.

Бочаг в сумерках выглядел бездонным, и не скажешь, что всей глубины тут — по колено, не более. В густеющих сумерках овраг казался каким-то нарисованным, ненастоящим, разом утратив глубину. А над головой чистым золотом сиял небосвод, незаметно бледнеющий в предвкушении тихой и ласковой летней ночи.

Первей вздохнул. Так не хотелось разрушать тихое очарование ясного летнего вечера, особенно прекрасного в этом дивном уголке — как в раю, ей-богу. Но пора, однако, развести огонь.

Лёгкие, почти бесшумные шаги босых ног, и перед ним возникла, будто из воздуха, ладная девичья фигурка. Да, девушка определённо перезревает — высокие, тугие груди, гибкая сильная талия, широко и жадно развёрнутые бёдра… И детски-наивное лицо слабоумной дурочки. Нет, не так — тут всё сложнее…

— Добрый пан позвал, и Оксана пришла. Пану легче?

Первей улыбнулся так ласково, как только мог. Только не обидеть…

— Садись, Оксана. Меня зовут Первей. Сейчас я разведу костёр…

Девушка поморщилась.

— Огонь — плохо. Огонь жжётся, огонь убивает. Никто из тех, кто попал в огонь, назад не вернулся. Огонь — орудие дьявола.

В глазах девушки плавала странная смесь детской наивности, безумия и нечеловеческой мудрости.

— Ну как же без огня, Оксана? — Первей снова мягко улыбнулся. — Человек тем и отличается от зверей, что имеет огонь. Не есть же нам всем сырое мясо?

— Нет-нет, огонь — плохо. Если бы не было огня, люди не жгли бы людей. Если бы не было огня, не было бы и железа — железо ведь не сделать без огня — и тогда не было бы ни мечей, ни кинжалов, ни цепей, и люди не смогли бы мучить и убивать друг друга. Если бы не было огня, люди не убивали бы лес — лес ведь убивают, чтобы кормить огонь. Если бы не было огня, люди не стали бы убивать животных — кому нужно сырое мясо? И все тогда стали бы добрыми, и Божья Благодать снизошла бы на всех.

Первей вздохнул. Ладно, плохо так плохо. Обойдёмся и без огня.

Что-то вдруг изменилось в тихом, уютном уголке. Замолкли ночные птицы, уже пробующие голоса, стих ветерок, негромко шумевший в кустах по склонам оврага.

— Я приветствую тебя, Евпатий Чёрная Кость.

Тёмная фигура выступила из темноты густеющих сумерек.

— Кто ты? Я не знаю тебя. Назовись.

Первей чуть улыбнулся.

— Я Исполнитель.

Фигура не шевелилась.

— Я спросил твоё имя. Кто, откуда, зачем? Отвечай!

Словно стальной обруч сдавил голову. Рыцарь поморщился. Похоже, колдун привык полагаться на свою силу, давя всякое сопротивление. Это надо поломать, немедленно и жёстко, иначе разговор не получится.

— Тебе необязательно знать моё имя. Всё, что от тебя требуется — чётко исполнять мои указания.

Стальной обруч на голове сжался, силясь раздавить череп. Первей напрягся, привычно уже почувствовав прилив дрожи — стальной обруч с неслышным звоном разлетелся на мелкие осколки, колдун пошатнулся.

— Я не советовал бы тебе испытывать на мне свою силу. Подойди и сядь!

Колдун напрягся, сопротивляясь.

— Подойди и сядь, я сказал! Ну!

И тут на сцену выступила Оксана.

— Не смей! Не смей мучить тятеньку! Он добрый, ты не знаешь, какой он добрый! А ты злой! Если ты будешь таким злым, тебя никогда не коснётся Божья Благодать!

Первей шумно вздохнул, расслабляясь. В самом деле, разговор сразу пошёл наперекосяк, так нельзя…

— Я не желаю зла твоему тятеньке, Оксана. Я просто указал ему место, и он, похоже, уже понял это.

Тёмная фигура тоже расслабилась, шагнула ближе и уселась в трёх шагах, обхватив колени руками. Оксана тут же пристроилась рядом, воспользовавшись для сидения краем тятенькиного плаща.

— Зачем тебе моя дочь?

Рыцарь вздохнул.

— Мы должны поговорить. Твоя дочь не любит огня, поэтому костёр я разжигать не стану.

Человек в тёмном помедлил.

— Я слушаю.

— Твоя дочь безумна. Тебя это устраивает?

Евпатий наклонил голову, глядя исподлобья.

— Что тебе до того?

— Я спросил. Тебе придётся ответить, — мягко напомнил Первей.

Колдун напрягся, но демонстрировать свои приёмы не стал — очевидно, уже кое-что понял.

— Ты, похоже, человек не простой, очень даже не простой. Я всегда думал, что байки про Исполнителей — дремучие сказки…

— Как видишь, нет. Я задал вопрос, Евпатий.

Евпатий вздохнул.

— Хорошо. Ты спрашиваешь, устраивает ли меня её безумие? Да. Да, да, да! Посмотри на неё — она счастлива. Да, счастлива, как ребёнок, как нетронутый ребёнок, чистая, безгрешная, радующаяся солнцу, цветам, радуге после дождя — всему этому огромному миру!

— И ты полагаешь, взрослой девушке этого достаточно?

— Да, — колдун смотрел прямо, не мигая, но выражение его глаз в изрядно сгустившейся темноте с трёх шагов угадать было уже невозможно. — Любому человеку достаточно быть счастливым, а всё остальное — химеры.

— Ты не прав. Ты сам знаешь, что не прав, но ты боишься себе признаться в этом. И чем дольше длится всё это дело, тем страшнее тебе признать свою ошибку — ведь за ошибки жизнь, как правило, заставляет платить, платить дорого и очень больно. Я здесь затем, чтобы ты заплатил, Евпатий Чёрная Кость, покуда счёт не стал для тебя неподъёмным.

Колдун дёрнулся, но Первей остановил его движением руки.

— Не надо, Евпатий. Ты должен быть мне благодарен, если уж на то пошло. Ну не мне, скажем — я-то всего лишь Исполнитель — а своей судьбе. Я редко встречал такой мягкий Приговор, поверь мне. Дальше было бы хуже.

Евпатий помолчал, угрюмо глядя в землю.